Не выдержал:
– Ты что, мешки с картошкой везёшь? Или пожилых людей? Шумахер!.. Слышишь, что ли?
– Та ничего с них не сделается! – отвечал родной брат пузана-перекупщика. С толстой спиной и в кепке. – Та долетят как на своих крылышках!
Старики послушно колотились вставными челюстями. Хватались за высокие черные спинки. Летели «как на крылышках». У молодого пенсионера все зубы были свои. От злобы продолжали сжиматься.
3
В приморском городке этом Табашников оказался словно бы нежданно-негаданно для себя. Никуда не думал из Казахстана уезжать. С гражданской женой расстался давно. Та уехала в Германию с десятилетним своим сыном. Общих детей за четыре года не получилось. И только когда вышел на пенсию, перестал ходить на работу, начало сверлить: и что дальше? (Как доживать?) Бабёнку какую-нибудь привести в дом? На остаток дней? (Сколько там ещё? Пять лет? Десять?..) Нет. Только не это. Не складывалось с женщинами. Никогда не складывалось. Всегда ходил в должниках.
Встретил в центре Агеева. Геннадия. Собрата по перу, по литкружку «Полёт». Была осень. Солнце висело повялым подсолнухом. Агеев потащил в кафе.
Сидели возле загогулистого декоративного железа. (С него удобно хватать горшки с цветами и швырять в тех, кто посмотрит на тебя косо. Это когда сам закосеешь.)
Выпили. Закусили с оцинкованных лопат. Агеев втихаря покуривал. Хотя разрешали. Озирался. Заговорщик.
– …Что тебя здесь держит, Женя? Ни жены, ни детей. Там хоть здоровью твоему будет климат. Твоим лёгким. Забыл, как загибался от плеврита? (Было дело. Загибался в больнице. Литкружковцы даже приходили скопом. Явно попрощаться.) Квартира у тебя двухкомнатная, продашь, и хватит на свой домик. Где-нибудь на окраине. Свой огород, воздух, солнце. Пенсия у тебя там будет. Глядишь, и казачку сдобную найдёшь. Для работы, так сказать. На огороде.
Табашников заслушался. Как баба подпёрся ладошками.
Агеев смотрел на большое блаженное лицо с курносым носом.
– Ну, так как, Женя? Я же вот еду. Не боюсь.
Табашников утёр слюну. Сказал:
– У тебя там дети, Гена. Сын и дочь. Внуки. Жена уже там. Дожидается тебя. А у меня – никого. Только к тебе ходить. Надоедать.
– Дурак ты, Женя. Честное слово!
Агеев ввернул окурок в пепельницу.
Словом, закончилось ничем. Разошлись, недовольные друг другом. Но слова Геннадия запомнились, запали. Всё чаще и чаще стал думать о городке этом. На берегу Азовского моря. Вечерами, когда лежал на диване, представлял его, видел на потолке. Чувствовал, что нужно сменить надоевшее насиженное место, где ничего уже не будет. Что переезд в этот далёкий незнакомый город даст ещё один клочок жизни. Последний, но даст.
Сходил в лито, где не был месяца два. Уехал, дружно доложили поэтессы и прозаики. Чаепитие было. Прощальное. Хорошее вино Гена принёс. Две бутылки. Всех обзвонил. Все пришли. Альбина Жулина и Чуваткин были даже в аэропорту. Провожали. Обнялись в