Несколько лет в деревне. Николай Гарин-Михайловский

заметил Фёдор Елесин. – Паши ты её хоть по пяти, раз, а не даст Бог, ничего не будет. А раз вспаши, да с молитвой – откуда что возьмётся.

      – Молится-то, ведь, и худой, и хороший, и ленивый, и прилежный, кого же Бог слушает больше? – спросил я.

      – Всех слушает, – сурово заметил Фёдор. – Разбойника в последнюю минуту и то послушал.

      Я невольно смутился.

      – По твоему, что хороший, что худой – одна честь?

      – Не по-моему, а по Божьему, – кто как может.

      – По-нашему, бают старики, – заметил молодой рябой Дмитрий Ганюшев, – Бог даст – и в окно подаст. Захочет – и на несеянной уродит.

      – Ну, так вот не паши свой загон, – заметил я. – Посмотрю, много ли у тебя уродит.

      – А что ж? – вступился Фёдор. – Лет пять назад посеял я рожь. Убрал. На другой год не стал пахать – болен был, прихожу на поле, ан, глядь, у меня непролазный хлеб, – падалицу дал Господь.

      – То-то вот оно и есть, на всё Божья воля: волос с головы не упадёт без Его святой воли.

      – Против этого я не спорю. Только я говорю: Бог труды любит. В поте лица своего добывайте хлеб свой. Для трудов и на землю мы пришли, так и надо. трудиться… Только за труд и награда от Бога приходит, а помрём, тогда и за добрые свои дела награду получим.

      – Где уж нам, – заметил Керов, – здесь всю жизнь работаем на бар и там видно…

      Керов подмигнул соседям.

      Мужики лукаво уставились на меня: знаю ли я, на что намекал Керов?

      – Ты что ж не кончаешь? – спросил я. – И там, видно, тоже будете работать; дрова для бар таскать? Так, что ли?

      – Я не знаю, – смутился Керов.

      – А я тебе на это скажу: какие баре и какие мужики.

      – Верно, – согласился Фёдор Елесин. – Богатый, да милостивый – оба царства царствует.

      – Верно, – согласилась толпа.

      – А вот Власов всё баил, – начал опять Керов: – мне бы одно царство поцарствовать, а в другом мной хоть тын подопри.

      Власов – мужик соседней деревни, умерший от запоя.

      – Одно уж он царствовал, – вставил Фёдор Керов. – Как другое-то придётся?