Лето по Даниилу Андреевичу // Сад запертый. Ксения Венглинская

и радостное лицо. Таджик перед ним сгорбился и переступает ногами. – Минуточку, – просит Данька. – Да хоть сотню минуточек, – улыбается постовой. – Тебе, земеля, еще до хрена здесь торчать. Пока следующего поймаешь – у! Полицай, веселясь, ерзает на каблуках. Сочная улыбка похожа на половинки яблока. Данька придерживает его вращение и наудачу толкает удостоверение солдату под козырек. Тот ладошкой закрывает корочку от дождя, сверяет фотографию. – Ага, – говорит. – Что тебе ага? – Черный с тобой? (недоверчиво) – Да. Даньке неприятно за потомка Атаксеркса, но возмутиться он не решается. Постовой возвращает ему удостоверение, машет – валите. – Поехали? – спрашивает водитель. С кончика красивого носа падают дождевые капли. Данька кивает, садится в машину и молчит до самого дома. – Здесь. Достает бумажник. – Эй, командир, не надо. – Какой я тебе командир? – морщится лейтенант Ворон, но деньги убирает. Выскакивает, чиркает зажигалкой – дождь прекратился; окна ближних хрущевок темные. Парадная выходит на бульвар Разведчика, красные клены через дорогу уже начинают осыпаться. Деревья как живые – колышутся без ветра. Кленовый сироп, – ловит Данька внезапную ассоциацию. В первый раз навестив его из Нью-Йорка, мама привезла кленовый сироп.

      – Утку тоже мне подавать будешь? – спросил сумрачно, напившись. – Я бы не хотел… – прикрывая глаза. – А где ты живешь, кстати? Тебе на электричку не пора?

      – Очень много вопросов. Дань, я разберусь. Я уже взрослая.

      – Рослая ты, а не взрослая. Аля, без обид. Я не знаю, что ты там себе напридумывала, но я теперь инвалид. И ты еще и наверняка сообщила мои данные сестре. Их передадут ментам уже завтра. И, – вуаля, – я уже не просто инвалид, а инвалид под следствием. То есть съебаться поскорее – это наилучшее, что ты…

      Пациент неожиданно взвыл.

      – Ой, я нечаянно, – ровно сказала Алька, убирая руку с его замотанной кисти. – Думала просто тебя поддержать.

      – Вижу в тебе недюжинный садистский потенциал, – отвернул искаженное лицо. – Раз уж все равно меня расшифровали, сделай милость… позвони, пожалуйста, Екатерине Игоревне. Бабушке моей.

      – Сейчас… пишу номер.

      – 274-25-54. Скажи просто – что я жив и позвоню, как сумею… И, пожалуйста, сделай это по дороге на электричку.

      Перевел на нее взгляд.

      – Аля, я серьезно. Мне сейчас лучше быть… с чужими людьми. Даже вот зрительный контакт, это… – произнес он со сдерживаемым бешенством, и больше ничего, всхрапнул коротко, губы дернулись, и из внешних уголков глаз потянулись блестящие дорожки. Алька тихо сползла со стула, устроилась рядом с кроватью, чтоб не смотреть, лишь позволила себе коснуться щекой оголенной кожи предплечья. Слышала эти сдавленные клокочущие звуки – будто выкипает чайник. Они постепенно затихали.

      – Ты не захлебнулся там?

      – Почти, – ответил он, будто в подушку. – Будь добра, вытри мне нос.

      Быстро, как делаются