Когда я проводила эту кампанию, один итальянский юрист-социалист попросил, чтобы меня послали выступить на Всемирный съезд вольнодумцев, который должен был пройти в Риме 20 сентября 1904 года в ознаменование отмены папской власти в Италии. Он должен был стать впечатляющим собранием рационалистов и научных сил всего мира. На железных дорогах были предприняты особые меры, для того чтобы справиться с толпами народа, так как ожидалось, что десять тысяч человек отправится в это паломничество в страну таких мучеников свободы мысли, как Джордано Бруно, и таких борцов за свободу, как Гарибальди. Папа, который в то время жил в затворничестве в Ватикане, приказал, чтобы в качестве ответной меры все католические церкви были закрыты на протяжении всей недели, когда будет проходить съезд.
Сам съезд должен был разделиться на секции, занимавшиеся антицерковными, научными и общественными проблемами. Я должна была выступить с докладом о своем расследовании и представить на рассмотрение резолюцию, призывающую к упразднению системы труда под патронажем монахинь. Я почти не видела пользы от присутствия на таком съезде, в котором принимали участие главным образом антиклерикалы, верившие в систему прибыли. Но в конце концов меня убедил тот аргумент, что мой доклад будет опубликован в прогрессивных журналах по всему миру и прочтен множеством рабочих.
На итальянской границе я обнаружила, что обслуживание поездов нарушено из-за первой крупной всеобщей забастовки в современной Италии. Почти все пассажиры выражали протест против вытекающих из этого трудностей в поездке и возмущались бастующими. Но я гордилась и была счастлива возвратиться в Италию в разгар этой внушительной демонстрации пролетарской солидарности.
Я не была в Риме с тех пор, как покинула университет, и город показался мне более красивым, а солнце более ярким, чем когда-либо. Съезд должен был проходить в здании университета. Антонио Лабриола умер, но я ощущала, что унаследовала от него неистощимую сокровищницу знаний.
Когда я прибыла в университет, съезд уже начал свою работу, а Эрнст Хэкель, выдающийся биолог своего времени, выступал с речью. Я была потрясена поведением аудитории, которая создавала столько шума, что докладчика невозможно было услышать. (Он говорил по-немецки.) Это был старый человек слабого телосложения, и его голос не мог соревноваться с шарканьем и неразберихой в зале.
Более молодые люди, присутствовавшие на съезде, были особенно нетерпеливы.