Ниночка. Аркадий Аверченко

шкин подошел к ней ближе и сказал:

      – Так вы, это самое… перепишите бумаги. Я вас не затрудняю?

      – Почему же? – удивилась Ниночка. – Я за это жалованье получаю.

      – Так, так… жалованье. Это верно, что жалованье. У вас грудь не болит от машинки? Было бы печально, если бы такая красивая грудь да вдруг бы болела…

      – Грудь не болит.

      – Я очень рад. Вам не холодно?

      – Отчего же мне может быть холодно?

      – Кофточка у вас такая тоненькая, прозрачная… Ишь, вон у вас руки просвечивают. Красивые руки. У вас есть мускулы на руках?

      – Оставьте мои руки в покое!

      – Милая… Одну минутку… Постойте… Зачем вырываться? Я, это самое… рукав, который просвечив…

      – Пустите руку! Как вы смеете! Мне больно! Негодяй!

      Ниночка Ряднова вырвалась из жилистых дрожащих рук старого Мишкина и выбежала в общую комнату, где занимались другие служащие службы тяги.

      Волосы у нее сбились в сторону и левая рука, выше локтя, немилосердно ныла.

      – Мерзавец, – прошептала Ниночка. – Я тебе этого так не прощу.

      Она надела на пишущую машину колпак, оделась сама и, выйдя из управления, остановилась на тротуаре. Задумалась:

      «К кому же мне идти? Пойду к адвокату».

      II

      Адвокат Язычников принял Ниночку немедленно и выслушал ее внимательно.

      – Какой негодяй! А еще старик! Чего же вы теперь хотите? – ласково спросил адвокат Язычников.

      – Нельзя ли его сослать в Сибирь? – попросила Ниночка.

      – В Сибирь нельзя… А притянуть его вообще к ответственности можно.

      – Ну, притяните.

      – У вас есть свидетели?

      – Я – свидетельница, – сказала Ниночка.

      – Нет, вы – потерпевшая. Но, если не было свидетелей, то, может быть, есть у вас следы насилия?

      – Конечно, есть. Он произвел надо мной гнусное насилие. Схватил за руку. Наверно, там теперь синяк.