Покатили с драматургом к театру, притерлись к сугробу и он с волнением посматривает на входные двери – как идет зритель. Зритель шел то по одному, то парами, то кучками, а временами текли ручейки, словно в зев метро. Романа это радовало, он, прежде тревожившийся, воспрянул духом, решительно вышел и машины и уже победителем, пока не узнанным, устремился в театр. Слава остался у подъезда, вглядываясь во входящих с немым вопросом – что за публика идет? Потом вошел в фойе, встретился с Романом, и направились к буфету. Опрокинули по бокалу шампанского за нескончаемый успех спектакля.
Слава сидел в дальнем ряду в заполненном зрителями зале. В пьесе бывший влюбленный, домогаясь ее, ведет беседы с нею в прихожей, перебирая прошлое, пытаясь приблизиться к ней и войти. Но она все „нет” и „нет”. Его усилия были тщетными – до полночи не впускала.
Пьеса направила Славу в воспоминания о своем домогательстве. Ингеборг была девушкой восхитительной красоты. Слава особо восхищали ее темно–голубые глаза с вкраплениями синих точек на роговице – глаза с искринкой. Возможно, что шведская кровь отца, влитая в латвийскую ее матери, дала ей эту восхитительность. Роста была под метр восемьдесят, шатенка, с прекрасным телом. Потрясенные ее красотою и незнакомые люди, обращаясь к Славе, выражали свое восхищение ею. С Ингеборг был он вечером ресторане. Вышли в холл, она удалилась, а Слава остался ожидать ее. К нему подошел незнакомый молодой красиво одетый симпатичный парень и изрек:
–– Простите, вы счастливый человек, я завидую вам. У вас такая восхитительная девушка. – То был искренний благородный парень. В нескольких других двух–трех случаях с другими девушками, их у Славы пытались то вырвать, то украсть, то, действуя как в хоккее, оттесняя игрока от шайбы, чуть ли не нападали на него.
С Ингеборг он расстался. А потом незваным гостем пришел к ней домой. Впустила, не в пример пьесе. Сидела небольшая компания – парень с девушкой и еще один. Слава выпил, и взыграли в нем собственнические чувства, да и ревность. Вызвал Ингеборг в другую комнату, встретил противление своим нежностям, она вышла, он остался. Решительно разделся и словно хозяин положения – лег в постель. Лежит, ждет. Ждет, ждет – а ее все нет. Оделся и ушел, неразумный. Зачем обида, огорчение? Ведь сам вызвал огонь на себя и справедливо принят.
Пьеса довольно длинная, наполнена очередями диалогов. Прорывающийся, ее бывший, очень активен, напорист и как-то по спортивному страстен, устремлен толи к ней, толи больше к ночлегу в поздний час. Но она как перегородила собою вход, так и не впускает. В финале звучит красивая