Земля заурчала, земля задрожала под ногами, высокая трава колыхнулась, хотя ветра не было и в помине.
Хотя звук был едва слышным, движение – легким и ни один монах, скорее всего, даже не проснулся, инстинкт подсказывал – землетрясение. Но я заподозрил, что ответственность за содрогание земли лежит на брате Джоне.
От луга поднимался запах озона. Я заметил этот запах и раньше, во внутреннем дворике крыла для гостей, когда проходил мимо статуи Святого Варфоломея, предлагающего тыкву.
Когда через полминуты подземное урчание стихло, я осознал, что потенциальной причиной пожара и катаклизма могли быть не хранилище пропана и не бойлеры, которые обогревали наши здания. Следовало принять во внимание брата Джона, который работал в своем подземном пристанище, изучал саму структуру реальности.
Я поспешил к аббатству, мимо комнат послушников, на юг, мимо офиса аббата. Личные апартаменты аббата Бернара находились на втором этаже, над его офисом.
На третьем этаже была маленькая часовня, где он мог уединиться, чтобы преклонить колени перед Богом. За окнами часовни мерцал слабый свет.
В тридцать пять минут первого аббат скорее похрапывал, чем молился. А в часовне горела свечка, которая и подсвечивала окна.
Я обогнул юго-восточный угол аббатства и двинулся на запад, мимо зала для собраний капитула и кухни. Не доходя до трапезной, остановился у бронзовой двери, освещенной лампочкой. К двери вели три ступеньки. Над ней крепилась отлитая из бронзы панель с выпуклыми буквами надписи на латыни: «LIBERA NOS A MALO».
«Убереги нас от зла».
Мой универсальный ключ открыл замок и этой двери. Она бесшумно повернулась на шарнирных петлях, так плавно, словно и не весила полтонны.
За дверью находился коридор, залитый синим светом.
Бронзовая дверь за моей спиной захлопнулась и закрылась на замок, как только я подошел ко второй двери, из нержавеющей стали. На ней выгравировали еще три латинских слова: «LUMIN DE LUMIN».
«Свет из света».
Широкий стальной архитрав окружал этот непреодолимый барьер. В архитраве темнела двенадцатидюймовая плазменная панель.
Она осветилась, как только я плотно приложил к ней ладонь.
Я ничего не увидел и не почувствовал, но сканер, вероятно, опознал меня, потому что с шипением пневматики дверь открылась.
Брат Джон говорит, что шипение – необязательный атрибут процесса. Дверь можно открыть и бесшумно.
Но шипение для него – напоминание об одной истине: за любым человеческим начинанием, каким бы добродетельным оно ни казалось, маячит змей.
За стальной дверью меня ждала камера площадью в восемь футов, без единого шва, желто-восковой гипсовый сосуд. Я напоминал себе одинокое семечко, брошенное в полую, отполированную изнутри тыкву.
Шипение повторилось, но, повернув голову, стальную дверь я уже не увидел. Словно ее и не было.
Стены светились изнутри,