– Да не знаю что. – Серега злится. – Ты хоть представляешь, что значит театр?
– Не хуже тебя, – резко отвечаю я.
– Так ты серьезно? – Пара вопрошающих глаз восходит из темноты, Серега берет из моих рук бутылку, остервенело, без всякой меры, отхлебывает текилу. – Ты серьезно?
– Серьезней некуда.
– А тебе зачем это надо?
– А чтобы вон, – указываю рукой в сторону музыки, – говна такого поменьше в городе было.
Между нами тает лёд,
пусть теперь нас никто не найдёт.
Мы промокнем под дождём
и сегодня мы только вдвоём…
– Все-таки я тебя не понимаю, у тебя же и так все хорошо…
– А ты пока не пытайся, – с небольшим наездом отвечаю я, хотя, честно, я сам еще до конца не понимаю – зачем мне сдался этот театр? Просто какая-то потаенная мысль в голове нашептывает, что надо, а зачем? – объяснять не хочет.
Пейзажи парка в пьяных глазах обретают таинственность и заповедность. Мы, громко разговаривая, проходим мимо шахматистов и вываливаемся на бульвар. Пошатываясь, движемся в сторону памятника террористам. Да, как ни странно, в нашем городе такой имеется – поставлен в советское время народовольцам, пытавшимся убить царя. Из темноты на свет фонарей тянутся одуванчики. По левую сторону едва озаренной электричеством кирпичной стене параллельно нам кинолентой тянутся непонятные надписи. Попадаются граффити и портреты Че Гевары.
– В нашем театре, – на удивление голос Сереги добреет, взгляд устремляется вперед, – не будет группировок из выскочек и стукачей… Бюрократии, пошлости, лицемерия, а главное – никакого тщеславия и высокомерия, в общем, всех этих актерских понтов. Никакой звездности, только искусство… И только свобода!
– Утопия. Театр без говна неизбежен, – закуриваю, аккуратно оглядываюсь – нет ли ментов. – Строить театр, где все будут честные и любить друг друга, все равно что строить коммунизм.
Серега пытается меня перебить и оспорить.
– Ты просто не знаешь. А я достаточно повидал, все может, поверь мне.
– И дело даже не в театре. – Я продолжаю свою мысль: – Ты собери просто человек тридцать в один коллектив, назначь начальников, объедини их общим делом, необязательно театром – любым. И как только начнутся первые успехи, все будет так же, как в нашей среде – бюрократия, лицемерие, как ты там еще сказал – пошлость. А главное – зависть, и еще это – острое чувство несправедливого отношения к себе. Человечество в целом и театр в частности без этого невозможны, понимаешь?
Миновав случайных пешеходов и бегущих навстречу в наушниках спортсменов, проходим небольшой мостик. На стальных прутьях перил висят замки – глупая примета, дающая надежду на прочность браков. По тонкой воде под нами проплывают утки, слышно, как они крякают и плещутся в заваленной пластиком куге.
Из глубины посадок доносится шум баяна. Наверное, в санатории возле минеральных вод веселятся ветераны.
– Понимаю. – Серега делает снова значительный глоток из заметно опустевшей бутылки.
– Нас изуродовала