– Как тебя зовут?
Тот предпочёл не лгать:
– Телли.
– Ты правда целился в нитку?
– Не знаю, – он пожал плечами. – Так получилось.
– Получилось? Хм… Сдаётся мне, что-то тут не так. Ладно, ступай. Будет охота – заходи.
Телли кивнул, спрыгнул с помоста, протолкался сквозь толпу и уже направлялся домой, да остановился, натолкнувшись на Румпеля. Тот расплылся в улыбке.
– Ну, Тил, ну, здорово ты их! Угостишь пирожком с выигрыша?
Мгновение Тил колебался, но потом решил, что в честь такой удачи не грех и покутить.
– Пошли!
Пирогами дело не ограничилось – по дороге новоиспечённых приятелей занесло в овощной ряд, и удержаться от соблазна не было возможности: прилавки прогибались под тяжестью дешёвых по осени фруктов. Сперва обоим захотелось груш, потом им попались на глаза медовые сливы, потом – янтарные грозди винограда, простые и китайские яблоки… Стосковавшийся по сладостям Тил, что называется, «оторвался» и не заметил, как истратил полталера. Попутно Тил прикидывал, какие выгоды он мог бы поиметь с нового знакомства. Выходило, что пока никаких, зато в голову ему пришла одна мысль.
– Слышь, Макс, – он облизал липкие от винограда пальцы, – ты откуда знаешь, что в корчме произошло?
– А брат рассказал, – охотно пояснил Румпель. – Он там с Гиеной был и жив остался, только сидеть теперь не может. Это… задницу обжёг.
– Брат, говоришь?
– Ага. Матиас. А чего?
– Поговорить бы с ним.
– Ну, это можно устроить. Ты домой?
– Домой. Бывай, Макс.
– До скорого.
Румпель повернулся и направился к палатке, где толстый кукольник с огромной чёрной бородою, заткнутой за пояс, водил на нитках чудную длинноносую куклу. Телли долго смотрел ему вслед, потом обернулся к помосту. Представление продолжилось, бард Вилли снова ударил по струнам:
Вид медузы неприличен,
Не похвалим и змею.
Человек любить приучен
Только женщину свою!
Обезумев от соблазна,
С обоюдного согласья
Он усердствует на ней
Меж кладбищенских камней.
А змея над ним смеётся,
Рассуждает о своём,
То восьмёркою совьётся,
То засвищет соловьём!
У неё крыло стальное,
В перьях тело надувное,
Кудри дивные со лба —
Невесёлая судьба! [7]
Он всё пел, сопровождаемый взрывами хохота, эту новую песню, а в голове у Тила вдруг снова всплыли строчки старой.
– У вечности ворует всякий, – повторил он про себя, и снова колкий холодок пробежал между лопаток. – А вечность – как морской песок…
Домой Телли возвращался, испытывая смешанные чувства – гордости и тревоги. Пять талеров, перебитая нить и перемирие с Канавой – неплохой итог для одного дня.