Ларе-и-т’аэ. Элеонора Раткевич

Лерметт Арьену, взявшись за найденный Илмерраном пергамент. – Укладывай ее.

      – Куда? – удивился Эннеари.

      – На стол, – нетерпеливо скомандовал Лерметт. – Поверх моей. Уголок к уголку, ровнехонько. Чтоб ни на волос в сторону. Давай, лучник. У тебя глазомер получше моего будет.

      Спустя некоторое время совместными усилиями эльфа и короля карта была наконец-то уложена правильно. Алани в этом участия не принимал. Он стоял, сложив ладони вместе, и поминутно вякал: дескать, неровно… и опять неровно.

      – Годится, – изрек он отсутствующим тоном, когда Лерметт от излишнего усердия едва не сдернул нечаянно пергамент на пол.

      – Тогда приступай, – скомандовал Илмерран.

      – Я уже приступил, – прежним, чуть рассеянным и вместе с тем сосредоточенным голосом отозвался Алани.

      В кабинете сделалось необыкновенно тихо. Казалось, напряги слух – и услышишь, как струится вверх пламя свеч, поставленных в высокие шандалы. Алани развел слегка сомкнутые прежде ладони, потом округлил их, словно держа на весу незримую чашу. Пальцы и запястья его понемногу напрягались: невидимая чаша явственно тяжелела. А потом Алани, занеся руки над столом, сжал пальцы, ухватывая несуществующую чашу за края, и резким коротким движением разломил ее, изливая таинственное ее содержимое прямо на карту.

      Эннеари еле слышно ахнул.

      Он почти уже начинал догадываться, что именно делает Алани… всего лишь почти – но тем неожиданнее оказался эффект.

      Карта ожила – словно бы распластанные по пергаменту образы вновь обрели плоть.

      Медленно воздвиглись из недр рисунка Пограничные Горы; их головы забелели искристым снегом, темные каменные плечи оделись кудрявым бархатом леса. Медленно, как если бы спросонок, разлилась по степи слегка тронутая уже легкой желтизной предосенняя зелень высокотравья. Неслышно вздохнула сахарная белизна известковых скал Сулана, задумчиво нахмурились прибрежные дюны Юльма. На речных волнах заплясал переменчивый своенравный блеск. Крохотные города вздергивали кверху башенные зубцы, выблескивали огоньками обливной черепицы, тыкали в небо острыми шпилями. И совсем уже крохотными, едва различимыми огоньками высверкивали изредка доспехи пограничных разъездов.