Юрта прибрела ко мне на двор.
Тень ее прекрасна под луной,
А зимой она всегда со мной.
Войлок против инея – стена,
Не страшна и снега пелена,
Там меха атласные лежат,
Прикрывая струн певучих ряд.
Там певец садится в стороне,
Там плясунья пляшет при огне.
В юрту мне милей войти, чем в дом,
Пьяный – сплю на войлоке сухом.
Очага багряные огни
Весело сплетаются в тени,
Угольки таят в себе жару,
Точно орхидеи поутру;
Медленно над сумраком пустым
Тянется ночной священный дым,
Тает тушь замерзшая, и вот
Стих, как водопад весной, течет.
Даже к пологу из орхидей
Не увлечь из этих юрт людей.
Тем, кто в шалашах из тростника,
Мягкая зима и то горька.
Юрте позавидует монах
И школяр, запутанный в долгах.
В юрте я приму моих гостей,
Юрту сберегу я для детей.
Князь свои дворцы покрыл резьбой, —
Что они пред юртой голубой![63]
Я вельможным княжеским родам
Юрту за дворцы их не отдам.
Китайский поэт описывает обыкновенное жилище, в каком мог жить кочевник среднего достатка. Ханская же юрта поразила воображение даже Менандра Протектора, придворного византийского императора, видавшего покои Влахернского дворца. Он описывает шатер с золотым троном, который был так легок, что его могла тащить одна лошадь; другой шатер – «испещренный шелковыми покровами», третий – где стояли позолоченные столбы и золотые павлины поддерживали ложе хана [112, с. 377–379]. Вся эта роскошь не могла до нас дойти; дерево и меха истлели, золото и серебро перелиты, оружие заржавело и превратилось в пыль. Но письменные источники пронесли сквозь века сведения о богатой и неповторимой культуре, и они заслуживают большего доверия, чем немногочисленные археологические находки.
Положение женщин
Пастушеское хозяйство, ведомое отдельной семьей, обычно предполагает патриархальные отношения [182, с. 156 и cл.], и, видимо, тюркюты не представляли исключения. Инициатива сватовства принадлежала мужчинам, и «по смерти отца, старших братьев и дядей по отцу женятся на мачехах, невестках и тетках» [30, т. I, с. 230; 234, vol. II, р. 334–335; 240, S. 42]. И это свидетельство подтверждается, так как после смерти Нили-хана его брат Поши-тегин унаследовал вместе с троном жену покойного – китайскую царевну Сянь-ши. Наследование жен у кочевых народов имело двойной смысл. Во-первых, в дом, точнее в юрту, приходила новая работница, а в тех условиях это было всегда полезно. Во-вторых, обычай предусматривал охрану прав вдовы, так как новый муж должен был заботиться о ней и защищать ее как свою жену. Весьма возможно, что брак не всегда был фактическим, но тем не менее вдова не оказывалась покинутой на произвол судьбы.
Отношение к женщине было подчеркнуто почтительным, рыцарским. Сын, входя в юрту, кланялся сначала