А может, это дрожь моего пальца стала причиной смерти того человека? Я не знал. И снова мне в голову пришла та же мысль: судьба следует своим путем и сбивает нас, как ей нравится. Я не мог остановить ее, и ты тоже – кем бы ты ни был.
Я повернулся на подушке и протянул руку, чтобы зажечь лампу и взять сигареты. Долго и задумчиво я смотрел на фотографию своих родителей. Может быть, завтра они будут оплакивать меня.
– Все не спишь? – тихо спросил Ульрих, хотя прекрасно знал, что я не сомкнул глаз. Он тоже лежал и смотрел в потолок. – О чем думаешь?
– О чем думаю, – немного грустно повторил я. Это был сложный вопрос. Как солдат, я сейчас должен был забыть о сердечных беседах. Но было очень легко говорить, лежа и глядя в потолок. С потолком всегда легче разговаривать по душам. – О чем я думаю, Ульрих? О томми, сбитом сегодня утром, – признался я. – В этом не было никакой необходимости. Почему он не выпрыгнул раньше?
– Ты должен забыть об этом, – ответил Ульрих. – Человек ко всему привыкает, включая и стрельбу по людям. Но даже при этом война остается отвратительным делом.
Мы помолчали.
– Знаешь, – продолжил мой друг после короткой паузы, – она гораздо отвратительнее для таких, как я, которые делают все без настоящего убеждения.
Мы не проронили больше ни слова. Не знаю, как долго мы лежали без сна, но лампа еще горела, когда рассвет разбудил нас.
Глава 3
На следующее утро шасси наших истребителей последний раз проехали по летному полю на опушке леса Креши. Работа была выполнена. Механики помахали нам руками, и мы взяли курс на Аббевилль. Мокрая от росы трава блеснула позади нас. Когда потоки воздуха от винтов пробудили верхушки деревьев, большие и маленькие обитатели леса привычно бросились наутек. Сердца птичек затрепетали, когда над ними прогрохотали сапоги-скороходы двух великанов. Затем вокруг снова воцарилась тишина.
Несколько минут спустя мы сели на ровную полосу родного аэродрома. Когда я выпрыгнул из своей машины, передо мной уже стоял Вернер. Я взглянул на него и расстроился. Мой друг казался чужим, незнакомым человеком. Пять лет изменили нас обоих. Наши дороги разошлись. Я покинул отчий дом и из школы отправился на войну, а Вернер пришел из национально-политического воспитательного учреждения. Его светлые волосы были тщательно причесаны, голубые глаза стали гораздо более серьезными, чем раньше, и он теперь выглядел настоящим гигантом. Только время могло показать, изменился ли мой друг в чем-то еще.
Мы разлеглись в шезлонгах под ярким небом в ожидании появления вражеских самолетов, играя в шахматы, в скат и без умолку болтая о чем угодно, лишь бы убить время, облегчить муки от пытки ожиданием. Ульрих уединился и что-то писал, не позволяя никому заглянуть ему через плечо. Вернер сидел рядом со мной, а по другую сторону лежали, как обычно вместе, Фогель и Майер 2-й.
– А эта парочка. Они вообще нормальные? – тихо спросил я.
– Думай