– Вы что ж устроились родственника единокровного-то жрать?
– Ягайло, ты о чем? – дернув горлом, сглотнула девица очередной плохо пережеванный кусок.
– Первый раз вижу, чтоб свиньи свиненка харчили, да руками, да на полу, – нахмурился воин.
– А чем ты думал, когда, уходя, нам ключа не оставил? – посклочничал Никифор.
– Правда, Ягайло, – примирительно пробормотала сквозь чавканье Евлампия, – мы приходим, а тут такое изобилие, а животы-то подвело, как было не отведать?
– Ты не стой столбом, дверь отпирай, чтоб приличным людям гузно на жестком не отсиживать. Да и сам поешь, – милостиво разрешил Никифор.
Стараясь не наступить в блюдо, Ягайло сунул ключ в скважину и толкнул дверь. Его спутники, не переставая чавкать, подхватили с пола снедь и занесли ее в комнату. Водрузили на стол и продолжили трапезу. Прикинув размеры поросенка и скорость, с которой он исчезал в ненасытных ртах, Ягайло развесил влажную одежду на вбитых в стену колышках и присел к столу. Одним росчерком ножа отрезал себе кусок грудки и впился в нее зубами. Теплый сок потек в горло, умопомрачительные ароматы перца и душицы защекотали нос. Только сейчас он понял, что за последние два дня у него маковой росинки во рту не было. Он заработал челюстями, сквозь хруст прислушиваясь к неторопливому разговору, который вели уже порядком насытившиеся Никифор и Евлампия.
– От люди-то живут, – жаловался Никифор. – Чтоб мне телегу справить у мастера, нужно было два года, почитай, корячиться. Поле, огород, куры, гуси, коровы две. Ни отдыху, ни продыху. Жена по ночам глаз не смыкала, над прялкой маялась. Я, бывало, наломаюсь, залезу на печку, а она сидит внизу, пальчиками тонкими ниточку скручивает да на веретено наматывает, а у меня, вот те крест, аж слеза на глаза наворачивается… А тут у них аж две телеги стоят, сеном заваленные. Да хорошие такие. Одна добротная, крепкая. Хошь лес на ней вози, хошь сено, хошь покойника на кладбище, хошь невесту на свадьбу. А вторая вообще с крытым верхом. А внутри сиденья сделаны и мягким обиты. Кто же такое диво удумал-то?
У Ягайлы свело челюсти, волчий аппетит улетучился, а животе стало пусто и холодно.
– Что ты сказал? – медленно, с расстановкой переспросил он Никифора.
– Ты чего, витязь. – отпрянул мужичок, чуть не подавившись с испугу. – Почто глаз бешеным стал?
– Где ты видел крытую телегу? – спросил Ягайло, и голос его был звонок и остр как нож.
– Так там, за коновязью, когда свою телегу ставил. Смотрю, сена навалено горой. Не снопы, а как-то так… Не пойми что. Ну, я сенца чуть отщипнул, кобылке своей, а там край деревянный. Разгреб немного, полюбопытствовал, влез подальше, а там, значит… А рядом еще один сноп, – затараторил мужичок. – А под ним… Витязь, да не смотри ты так, боязно мне, – взмолился Никифор.
– Ус�