Распавшийся надвое кувшин содержал внизу слой застывшей черной смолы, из которой, ровнехонько посередине, торчало жемчужное полушарие, словно аккуратная женская попка, игриво выставленная из-под одеяла, для того чтоб ее чмокнули.
– Ну-ка, ну-ка! – Паша копнул своим ножичком у его основания, и оно тихонько подалось. Еще чуть-чуть, и из вязкого, почти твердого слоя смолы на дне кувшина, вылез на свет маленький матовый шарик, по-видимому, из стекла, размерами чуть больше мячика для настольного тенниса. Шарик был симпатичным и бессмысленным, как обычная стеклянная игрушка или сувенир. Он оказался неожиданно тяжелым для своих размеров, был идеально кругл, без каких-либо изъянов или шероховатостей, очень уютно лежал в ладони и, казалось, излучал какое-то тепло.
Паша подбросил его на ладони несколько раз, подышал на него, затем потер об штаны и вдруг увидел, что на шарике образовался прозрачный секторок градусов в тридцать. Он был готов голову дать на отсечение, что только что этого просвета там не было. Он поднес шар к глазам и посмотрел в прозрачную щель. А зря…!
С ужасом Павел почувствовал, как на его голову села большая хищная птица, прикрыла его лицо своими черными крыльями и прижала к этому окуляру. В глазу замелькали какие-то значки – то ли буквы, то ли цифры, так еще бывает в компьютере, только гораздо быстрее. Оторваться было невозможно, голова закружилась, он оглох и ослеп, и полетел куда-то по искрящемуся мелкими звездочками, темно-синему тоннелю, завихряясь и крутясь волчком, будучи словно засосанным в безумный водоворот бездонного колодца времени и пространства. Сила, тянувшая его туда, казалась огромной.
Его словно всасывали через изогнутую соломинку, как коктейль, как вино, как джин-тоник или водку. Как ни странно, но страха не было вовсе. Все воспринималось как должное, ровно и спокойно. Будто кто-то, успокаивая его, твердил: "Так надо, так надо!" Полет был краток, видно, засасывали его хорошенько, и совсем скоро впереди забрезжил яркий свет солнца, жгущего издалека глаза своими резкими лучами. Его движение стало замедляться, и медленно-медленно, словно космонавт в невесомости он подплыл к выходу.
Жуткая картина пустыни, коричневой с черными вкраплениями камней, выжженной настолько, что казалась нереально космической. Ее обшаривало огромное желтое солнце, как будто что-то высматривая в хитросплетениях растрескавшейся от жара сухой земли. Через мгновение он понял, что оно искало – длинную вереницу людей и животных, казавшихся отсюда муравьиным строем, мерно двигавшихся среди камней. Он обрадовался людям, ему хотелось полететь к ним, но кто-то, мягко и сильно придержал его за плечи, и сразу же все угасло…
Река плескалась у его ног, и пробивающаяся травка легко качалась ей в такт, и заходящее вечернее солнышко слегка пригревало его. Он опять был "здесь и сейчас". Чушь, произошедшая с ним сейчас, не имела никакого объяснения. Шарик лежал на ладони – теплый, мутный, тяжеленький,