Все это, конечно, бредни, противные Солнцу, но сейчас Сайнем почти не сомневался в том, что видит своего Пастуха. А видел он перед собой молодую женщину с прекрасным лицом и соразмерной фигурой, одетую в белое блио, платье из алой парчи, расшитое узорами из зеленых листьев и разноцветных птиц, и в зеленый же плащ с серебряной бахромой. Ее платье скрепляли на обоих плечах золотые пряжки с диковинными ликами зверей. Ее волосы цвета летнего ириса или красного золота покрывала ажурная золотая сетка, снежинки таяли на них, и капли воды искрились в солнечных лучах, словно бриллианты. Белее снега были ее шея и волосы. Нежным румянцем светились ее щеки. Словно пурпурная наперстянка были ее губы и словно колокольчики – глаза. Гордым был изгиб ее тонких бровей. От ее волос и кожи веяло ароматом фиалок. Высоки были ее нежные плечи и длинны белоснежные пальцы. О прочих ее достоинствах, а именно о длинных стройных, мягких и белых, будто пена волны, боках, теплых и нежных бедрах, маленьких и стройных голенях и гладких прекрасных пятках Сайнем неоднократно слышал от придворных певцов. Это вовсе не означало, что придворные певцы сами, на опыте, убедились в истинности всех своих слов. Совсем напротив. Им оставалось лишь вздыхать: «Каждая хороша, пока не сравнишь с Исгерд. Каждая мила, пока не сравнишь с Исгерд». Но то все вздохи были. У прелестей Исгерд был лишь один и довольно суровый хозяин.
Сайнем преклонил перед красавицей колено и поцеловал ее подол, совсем как в те славные времена, когда первые дамы столицы звали его не иначе как «обаяшкой».
– Грамерси, что навестили меня, матушка, – сказал он. – Со времени нашей последней встречи вы замечательно помолодели.
Глава 22
Почему-то почти у каждого человека с матерью связана какая-то история. Не был исключением и Сайнем. Более того, его история – всем историям история.
А дело обстояло так.
Тогда тоже выдался снежный вечер, прозрачный, самую чуточку морозный, и над крылечками домов покачивались разноцветные фонарики, а снежинки бесшумно и деликатно ложились на мостовые столицы, чтобы заскрипеть потом под сапогами трех молодых и слегка хмельных столичных щеголей. Шуршали три парчовых, подбитых мехом плаща – ярко-зеленый, синий с серебром и желтовато-бурый. И Глан (Глан или Глен?) говорил, что снег пахнет совсем как его подружка белошвейка.
– Будем смотреть правде в глаза –