Во все остальные триста шестьдесят четыре или триста шестьдесят пять дней в году потеря бдительности грозила дежурным весталкам нещадным лупцеванием. Розги, кнуты и плети всегда были наготове, хотя с тех пор, как они в последний раз применялись, воды в Тибре утекло немало – не одну сотню Тирренских морей могло бы наполнить: то ли мир вступил на стезю совершенства и в нём искоренились все нарушения, то ли нравы, смягчившись, стали по-европейски толерантнее.
«Этот вечный огонь, нам завещанный одним, мы в груди храним», – такой мыслью всякий раз утешала себя и укрепляла свой дух великая весталка Целия Конкордия, монахиня и главная служительница кумирни Богини, когда её начинали обуревать сомнения, беспокойство или замешательство.
Прошло больше тысячи лет, как второй царь Рима Нума Помпилий, памятуя, что мать его предшественника, а заодно и основателя Вечного града Ромула была весталкой, вознёс культ Богини Весты на небывалую верхотуру, придав и её служительницам высочайший сакральный статус. Где теперь то золотое времечко? Нет нынче ни сакральности, ни статуса, лишь внешняя видимость осталась, а то и видимость к нулю сводится.
Огонь, однако, до сих пор горит. Взмывают к небу через отверстие в Храмовом куполе языки красно-жёлто-оранжевого пламени – значит, жив ещё Древний Рим! Жив, курилка!
От импульсов извне в душе и в сердце Конкордии также не первый год скребли кошки. Вакуумная пустота внутри всего существа не молодой уже, но и совсем не старой девы периодически и всё чаще распахивала свой зев, обнажая бездну, жаждущую корма и крови.
Великая весталка словно кожей осязала, что с каждым новым месяцем не только к Храму Богини, но и ко всему римскому Форуму, к Пантеону, к прочим отеческим святыням и могилам, ко всей античности всё ближе и ближе придвигается гроза, насылаемая не самими Олимпийцами, не небесами, но задумками и руками человеческими. В общем, иноверцами, наплодившимися, как саранча, и набравшими силу в древней Римской державе. Однако поскольку верховное Божество – сам Юпитер! – этому не препятствовало, тучи, невидимые обычному человечьему глазу, продолжали наползать и сгущаться. Будто подготавливались, собирая всю мощь стихии в один кулак – долго запрягали, чтобы однажды быстро поехать. Или больно ударить.
Простое житейское разумение подсказывало великой весталке, что скоро, совсем скоро всё… нет, не начнётся – закончится, ибо началось ещё тогда, когда Конкордия на свет не уродилась. Как всё это произойдёт, Конкордия тоже себе представляла в картинках и красках, не в чёрно-белом цвете: гроза снесёт Храм и потушит вечное пламя Весты – настолько сильными будут порывы ветра, а потом из-под земли вырвется огонь и разгорится геена огненная, в которой погибнет, испепелившись, весь Рим и всё живое.
«Я не сдамся без боя!» – встряхнувшись и, будто в ответку, сжав кулачки, чтоб быстро поехать или больно ударить, подумала великая весталка: внутри себя она была смелой монахиней.
Из далёкого Константинополя, столицы Римской империи, шли между тем скверные вести: одна неприятней и ужасней другой. Любую новость, даже самую невероятную, молва превращала в панический слух, который в разных вариациях за считанный час, а то и меньше, разносился, растекался и расползался по всему городу, до самых окраин и предместий. Находил любую дырку или щёлку, куда можно было втиснуться. Известия обсуждались на римском Форуме, на Бычьем и прочих рынках, в кумирнях, в сенате, во дворцах-виллах знатных и богатых, в лачугах безродных и нищих жителей Вечного града. То бишь на всех семи холмах города и в его окрестностях. Даже верующие рабы-язычники не отставали – судачили, балаболили, злословили. Все слова и речи раздувались в огромные пузыри, которые, однако, никак не лопались: грозили оказаться в итоге не мыльными.
При всём различии в мелочах, деталях и подробностях вести с востока империи сводились к цельному смысловому ядру: Галилеянин Иисус, с которым некогда боролся последний римский император-язычник Юлиан Ренегат, – этот Галилеянин победил. Посему вот-вот посконные Боги Рима будут окончательно низвергнуты наземь, осквернены, смешаны с пылью и грязью, потоптаны и запрещены к поклонению, включая, казалось бы, с головы до пят безобидную для адептов триумфатора, по-семейному добрую и никому не желающую зла Весту.
Конкордия назубок знала античные римские легенды о Весте и эллинские мифы о Гестии. Собственно говоря, и та, и другая Небожительницы давным-давно, ещё во времена оны, слились в сознании граждан Рима воедино, став монолитной и целостной сущностью: Вестой-Гестией. Или иначе: Гестией-Вестой, без разницы. Сознание немолодой