– Я не леди. В роду не было аристократов и голубой крови. – Оттягивать возвращение за столик все сложнее, солнышко печет, а широкополая шляпа спокойно лежит на стуле рядом с ним. Что в этом ужасного, спросите вы? Да ничего, если б не тот факт, что я уже два часа успешно отражаю малейшие попытки вывести меня на откровенный диалог. Если к разговору о том, что произошло ночью, я почти готова, то к психоанализу двух роковых недель я не буду готова никогда. С меня хватило Стерхова, но он, по крайней мере, был доктором, который свято соблюдал принцип «не навреди».
Вот почему я избегаю разговора, вот почему боюсь оборачиваться и увидеть вместо него совершенно чужого человека. Живу в прежнем мире, люблю эту разбившуюся иллюзию, в которой нет нашей разлуки и последующего кошмара. На пирсе я с болезненным ожиданием, замирая от возможной удачи, вглядывалась в десятки чужих лиц случайных прохожих, в каждый силуэт, в надежде, что…вдруг увижу. С вполне логичным сожалением – мы очень рано выехали, отдыхающих так мало, мы ведь вполне могли разминуться на какие-то…полчаса? Десять минут? Цеплялась взглядом за проезжающие мимо автомобили, в надежде разглядеть «Лендкрузер Прадо», даже не понимая, что он остался в Харькове и следует высматривать совсем другую машину. Я так его и не отпустила. И, положа руку на сердце, не отпущу уже никогда…
Разговор неумолимо расставит все точки, а я этого не хочу. Мне проще думать, что он жив, чтобы окончательно не свихнуться, а Алексу нет до этого никакого дела. Принцип «идти вперед, не оглядываясь назад» меня не вылечит. Я не смогу двигаться дальше сама. Во что превратится жизнь? В набор одинаковых дней, единственным просветом станут воспоминания. Я, наверное, не смогу построить никаких отношений. Конечно, все проходит, все меняется, может быть, спустя год я и смогу. Может быть! Я только перестану ждать возвращения того, кого больше нет…
Эта черная пелена пока что контролируемого отчаяния неумолимо рвется наружу, и, наверное, лучший выход – действительно отвлечься. Вернуться за столик, следуя неровными шагами в такт медленному покачиванию яхты на непослушных волнах, спрятав глаза за темными стеклами очков, возвести эту воображаемую стену от всех сканеров, скрыть свою уязвимую сущность от перекрестных выстрелов такой несправедливой, жестокой жизни. Занять свои руки, вернее, пальцы ощипыванием виноградной кисти – это тоже было, совсем недавно, это возвращение к чему-то хорошему…
– Дома все хорошо? Что тебя беспокоит?
Утром я разговаривала с мамой по телефону. Карточку восстановили. И, о чудо – мой паспорт тоже! Вручил утром с теплой улыбкой, прочитав на развороте – «Беспалова Юлия Владимировна… Держи, и больше не теряй!» Он был копией того, прежнего, а я этого даже не поняла сейчас. Пойму позже…
Мать встает рано, хотя ей давно уже не надо так много работать, появление Виктора избавило от этой необходимости, но привычку не искоренить. Хорошо ли дома? Дома