Кочевники были «невыгодны» властям как потребители товаров и услуг. Например, в Туркмении «скотовод предпочитал из-за дешевизны, скажем “в пять копеек” ездить хоть на 100 верст». Кроме того, он имел «малую потребность в товарах первой необходимости, так как… в один приезд, где имеется кооператив, [он] закупит столько, сколько ему хватит на год»466. Таким образом, «оседлой» экономике был враждебен аскетизм жизни кочевников и их мобильность в поиске товаров по более низким ценам.
Власти нашли в кочевой цивилизации «отрицательные» демографические аспекты – по их мнению, кочевой уклад жизни являлся препятствием для увеличения плотности населения, особенно на территориях, пригодных для земледелия467. Имелось в виду, что для «прокорма» одного кочевника территории нужно намного больше, чем для одного земледельца. Но истинная причина была такой: горстка кочевников занимает огромные территории, которые могли бы быть отданы под земледелие, производство хлеба и хлопка, в которых, как считали власти, остро нуждалось Советское государство.
Общий вывод, который делала «партия власти», можно сформулировать так: необходима ликвидация кочевой цивилизации в СССР через ускоренный перевод на оседлость468 – полную или, как минимум, частичную469. Так, в Казахстане на официальном уровне приговор кочевому хозяйству был вынесен на VI республиканской партийной конференции (1928 г.)470.
Тревожные для кочевой цивилизации тенденции в конце 1920-х гг. проявились и в том, что некоторые ученые стали менять свое мнение о ней. Так, взгляды экономиста А.П. Потоцкого, ранее говорившего о приемлемости кочевой экономики, буквально за один год заметно радикализовались (в 1927–1928 гг.). Он стал считать, что «кочевой быт нацело ломается вместе с изменениями в хозяйственной структуре». Критикуя С.П. Швецова, А.П. Потоцкий утверждал, что необходимо «сократить необходимость кочеваний и радиус их», и призывал игнорировать призывы «о сохранении кочевого быта и угрозы Содомом и Гоморрой в случае его уничтожения»471.
Следует отметить, что свой политический интерес в ликвидации кочевой цивилизации видели и некоторые представители местных элит. Так, в Казахстане национальные деятели рассматривали седентаризацию как возможность физически «закрепить» за титульным этносом его территорию472.
Второй негативной для кочевой цивилизации тенденцией 1920-х гг. было то, что наличие огромных территорий, редко населенных кочевниками, не давало покоя властям. Властям было жаль занятые кочевниками «огромные площади неосвоенных земель», которые «зачастую используются хищнически… и… малопродуктивно». Они сокрушались, что, например, на территории северного Казахстана, составляющей около 80 млн гектаров, «т. е. на пространстве, в два раза превышающем территорию Украины, проживает население, равное всего лишь населению одной украинской губернии»473.
Для решения этой «проблемы»,