– Дерьмовый цвет. Какой мудак только его изготовлять распоряжается,– покритиковал мимоходом колер Артур и поднялся этажом выше. Дверь оказалась на своем месте и уползла без проблем вверх, так что он оказался на этаже и кинулся к первой же двери ближайшей складской, бормоча:
– Может не все выгребли, сволочи. Пожрать бы чего сейчас,– Артур с самого утра ничего не ел.– Хоть бы сухарей найти мешок, пусть хоть с плесенью и воды,– вода у Артура тоже закончилась, так как в первые дни заточения он пару раз умылся и потратил ее, таким образом, не по прямому назначению: – Полная канистра была,– вздохнул Артур.– Найти бы еще канистру, пусть хоть и теплой, хоть какой,– размечтался он, облизнув пересохшие губы,– простучав дверь и подняв ее, он от радости чуть не лишился чувств. У входа стояла канистра зеленая. Облупленная, но полная воды. Артур упал на колени перед ней и присосался к струе, проливая мимо рта на пол, жалел пролитую и глотал, глотал, глотал. Пока в глазах не потемнело. Уровень воды в организме превысил все допустимые нормы и готов был выплескиваться, казалось уже через уши. Только тогда Артур оторвался от канистры и сплюнул. Привкус бензиновый присутствовал и в этой воде. Погладив надувшийся живот, Артур огляделся и увидел мешок, стоящий от него в двух шагах. Дерюжный, здоровенный мешок. Почти как тот размерами, что Артур в рюкзак себе сунул. Только тот пустой, а этот, судя по торчащим углам, чем-то набит под завязку. Артур развязал тесемки и заорал победно и радостно. Мешок оказался с сухарями. Добротными, ржаными. Их, правда, уже местами подбило плесенью, но голод не тетка и лучший повар, так что Артур тут же и перекусил, ухомячив треть мешка. Только за ушами трещало. Ну а уж когда принялся рыться и обламывать заплесневевшие места с сухарей, то остановил сам себя.
– Нажрался? И зажрался, роешься, брат Хрюкин,– в последнее время Артур начал разговаривать сам с собой и это его сначала пугало, но потом он привык и произносил иногда целые монологи, длинные и противоречивые. Похоже, что у него началось раздвоение личности, так как он спорил сам с собой, возражая и даже оскорбляя собеседника… т. е. себя самого. Хрюкин так запутался в этих двух своих личностях, что иногда обижался на нанесенное ему оскорбление, а иногда злорадствовал. И над кем? Над самим собой получалось:
– Вот сволочи и здесь все вымели, гады,– вспомнил он "добрым" словом "немцев" и, оглядев уныло пустое помещение, отправился к следующей двери, хоть его и клонило в сон после обильного обеда.
– Сейчас бы в постель и поспать часиков десять,– размечтался Хрюкин.– Интересно, почему я нигде не встретил спален? Ведь должны же были люди здесь работавшие, где-то харю к подушкам прижимать? Правда, я не на всех этажах побывать успел, может не нашел просто. Вот в этом складе я точно не был. Может это спальня и есть? Немцам-то кровати наверняка