Мне посчастливилось родиться на Песках. Валентин Бобрецов

здание музея Некрасова, Литейный 36/2, почему-то с этой эпохой), но о своей собственной юности, пришедшейся на период правления Николая II (иначе говоря, Серебряный век) на всякий случай помалкивали. И ладно дед с материнской стороны с нехорошей фамилией Шереметевский. О том, что он вскоре после 1917 года из-за неправильного социального происхождения оставил обучение в Петроградском университете и уехал в Вологодскую губернию, чтобы принять там должность вольнонаемного бухгалтера в леспромхозе, я узнал окольными путями уже в XXI веке. Кстати, его дед, а соответственно мой прапрадед, статский советник Иван Степанович Шереметевский умер в Мариинской больнице (Литейный 56) 29 марта 1871 года, и это первая документально зафиксированная моя родственная связь с этим районом Петербурга.

      Из аттестата ст. советника И.С. Шереметевского

      Но второй-то дед, вроде бы и классово близкий – выходец из государственных крестьян-поморов, – и коммунист, открыто боровшийся с начальником-троцкистом в «Красной газете»… То, что он, лейтенант Красной армии, был ранен на Ленинградском фронте и умер в окружном госпитале (Тульская 3) в марте 1942 года, я узнал немногим раньше.

      Литейный 56. Мариинская больница для бедных

      Более того, когда я в первом классе, не старше, рисуя воздушный бой, изобразил подбитый «мессер», бабушка, увидев свастику на крыле фашиста, погрозила мне пальцем: «Это нельзя рисовать!..». Мой довод, что в противном случае наш будет вынужден стрелять по нашему же, принят ко вниманию не был. Одно дело «пушкинский Петербург» (тем паче один из друзей моих жил как раз на Мойке 12), или менее блистательный, но не менее значительный «Петербург Достоевского» (словно в издевку другой приятель квартировал в районе Владимирской площади). И совсем иное дело – мои злосчастные Пески с уродливыми доходными домами без истории…

      Из списка офицеров умерших весной 1942 в госпитале на Тульской

      Пухлый (большой тираж, но плохая бумага) лениздатовский бедекер «Литературные памятные места Ленинграда» (1968) в юности поверг меня в уныние.

      Если верить ему, русские писатели словно предчувствуя, что именно по этим местам (кстати, мимо моей школы, Шпалерная 50) проляжет в ночь с 24 на 25 октября 1917 года путь автора соцреалистического катехизиса «Партийная организация и партийная литература», как будто из инстинкта самосохранения избегали селиться здесь. За чуть ли не двухвековую историю лишь Некрасов (Некрасова 2), Маяковский (Маяковского 52) да Горький (Восстания 20 и Маяковского 11), очевидно, не видя опасности лично для себя, отважились на это. Да еще довольно «безбашенный» при всей своей исключительной учености Вячеслав Иванов, чью «Башню» (Таврическая 35) если и показывали в ту пору, то показывали украдкой, как бы из-под полы, словно нечто к показу не дозволенное – почти так же, как демонстрировали и другую достопримечательность моего района – достопамятное