Как только я закончил с веной, что потребовало в два раза больше времени, чем я рассчитывал, я переключился на артерию, и мне удалось ее вшить. Теперь настал момент истины.
«Реперфузия! – сказал я анестезиологу. – Вдохните жизнь в мое творение!» Я снял один зажим с вены и два с артерии и уставился на бледную вялую почку, ожидая, что она станет розовой и крепкой.
Ничего. Абсолютно.
Я потрогал артерию. Пульса нет. Неужели я захватил заднюю стенку артерии, пока шил спереди? Может, я допустил образование лоскута интимы (внутреннего слоя артерии, имеющей три слоя) и теперь приток крови в почку был прегражден? Следует ли мне извлечь донорскую почку, промыть ее и повторить все сначала?
Затем я вспомнил о ретракторах. Иногда при глубоком расположении (как было в случае с этим реципиентом) они сдавливают подвздошные сосуды, не давая крови протечь через них к почке. Я частично сдвинул ретракторы вверх и вбок, и вуаля! Почка наполнилась кровью и стала красивого розового цвета. Вскоре после этого из мочеточника забрызгала моча. Меня переполнило чувство радостного удовлетворения.
Даже сегодня я чувствую радость, когда почка розовеет и начинает производить мочу. Я не могу поверить, что орган функционирует.
С того момента я провел сотню пересадок почек, и, честное слово, они проходили куда более гладко, чем первая. Однако даже сегодня я чувствую радость, когда орган розовеет и начинает производить мочу. Я не могу поверить, что почка функционирует, причем не только несколько дней или месяцев. Если повезет, почки, которые я пересаживаю пациентам, производят мочу годами.
Как человечество пришло к тому, что хирурги берут почку одного человека, живого или мертвого, и успешно пересаживают ее кому-то другому? Всегда ли это было так легко?
Бостон, Массачусетс. Около полуночи, день неизвестен, 1947 год
Что чувствовал Дэвид Юм, когда вбегал в больничное отделение с необычным пакетом в стерильной чаше, надеясь, что никто его не заметит? Тот факт, что в полночь он нес таинственный предмет в подсобное помещение, где практически не было света (а не в операционную), свидетельствовал о его намерении совершить нечто недозволенное.
Пациенткой была 29-летняя женщина, доставленная в больницу после нелегального и нестерильного аборта, сделанного на четвертом или пятом месяце беременности. Процедура привела к сепсису, гемолизу[51] и почечной недостаточности. Ее лечили антибиотиками, и результат был, однако мочеиспускание не восстанавливалось. Было ясно, что она умирает. Если бы все происходило сейчас, ее бы подключили к аппарату диализа, чтобы дать почкам возможность восстановиться. Однако в 1947 году в Бостоне диализ еще не был доступен. Итак, что же было