Встал я со скамьи и начал бочком, волоча ногу, к Даше постепенно приближаться. Опухшее красное лицо все в слезах, один глаз закрыт, другой выпучен. На голове фуражка с надписью «SEXY BOY».
И вот уже близка стала Даша. Замер я в нерешительности. Все равно видно плохо. А дальше приближаться неприлично. Сантиметров сорок осталось. В голове все смешалось. Что дальше-то делать? Может, на медленный танец ее пригласить? Надо сделать так, чтобы она заметила меня! Встал с Дашей рядом. Вспомнил, что в профиль я скорее Богарт, чем Делон. Хотя и от Делона есть что-то. Приняв роковую позу, я вскинул глаза к потолку и замер. Может, посмотрит она на меня и влюбится?
Не сразу я услышал смех. Сначала далекий, он все четче прорезался сквозь облако фантазий. Я очнулся. Смеялись все: старушки в очереди, сотрудники банка, сама Даша.
Прямо напротив меня висело зеркало: сквозь слезы я разглядел в нем силуэт красавицы. Рядом с ней, горделиво расставив ноги и сложив крылья на груди, стоял старый серый попугай. Его клюв покачивался из стороны в сторону. Один глаз попугая был закрыт, другой свирепо вращался. Не помню, как я выбежал из банка. Болели ноги. В глаза ударил крепкий мороз… Отрезвляющий, сильный мороз…
Прихрамывая, я отправился на деловую встречу. А моя прекрасная фантазия покинула меня. Но я знал, что она вернется. Как только мне снова будет тридцать…
Борец за искусство
Где-то на второй стадии опьянения, после трех рюмок коньяку, когда язык развязывается, а мысли начинают мелькать в голове с поразительной быстротой, Илюша Ерушкин часто залезал на любимого конька и говорил о русской культуре и ее мировом значении. Монологи эти должны были производить впечатление на окружающих дам, что иногда срабатывало, а иногда и нет – в зависимости от ангажированности той или иной дамы этой бескрайней темой. Щеголяя знанием имен Нижинского, Мозжухина и Гиппиус, Илюша не забывал подчеркнуть, что все они окончили свои дни вдали от родины, войдя в эстетический, политический и гастрономический конфликт с государством.
– И сейчас, – предупреждал окружающих Ерушкин, – сейчас власть тоже не склонна шутить с искусством! Посмотрите на этих новых Демичевых и Феликсов Кузнецовых1! В новосибирском театре лажа, кино запрещают, когда в нем близость демонстрируется, выставки громят. Но искусство будет жить! Что бы ни творил Мутинский, ему не удастся задушить русскую культуру!
Будучи поборником правды и свободы, врагом душителей искусства, реакционеров и мракобесов, Илюша чувствовал себя бесстрашным и бескорыстным борцом с несправедливостью. Иногда ему даже удавалось зажечь слушателей. Свою будущую жену он охмурил рассказом о тяжелой судьбе Ахматовой,