Я пихаю в магазин три патрона. Отдаю ему ружье. Леплю снежок. Бросаю. Вскидка. Выстрел. Промах. Говорю:
– У тебя кровь…
Огроменной ручищей, такой, что можно в лодке без вёсел грести, Миша утирает разбитый нос. Сплёвывает. Улыбается. Я бросаю ещё один. Промах. Ещё. Опять мимо.
– Да ну на х.й, – говорит он. – Давай лучше ты…
Тридцать патронов сгорели быстро, с таким-то заряжающим. Я, как обычно, оглох на левое ухо. А потом мы застряли на заснеженной дороге и ждали некоего Мурата. А когда выбрались своими силами, выяснилось, что Мурат настолько сильно верил в наш успех, что, сказав «Выезжаю. Ждите», просто-напросто решил никуда не выезжать.
Затем мы пили пиво. Пили в машине. Во дворе, где познакомились. Заодно я познакомился с Мишиными соседями, «деловыми» ребятами, куда-то очень спешащими, и женой, закатившей скандал на предмет негодования тёщи, вчера приехавшей повидать любимого внука и непутёвого зятя. После этого, залпом выпив 0,5 «Лапинкульты», Миша принялся рассказывать о службе в «СОБРе» и, отчаянно размахивая моим ножом, показывать, как надо резать людей. Пытался купить мою куртку, чудом не порезанную и не проткнутую, в отличие от его руки. Хвалился связями в МВД и МО, обещая достать «ТТ» и ящик патронов к нему. Уговаривал завтра отправиться в сауну, где барыжат кокаином, и шлюхи на любой член. Но тут снова пришла жена, и бравый боец быстрого реагирования послушно пошёл домой.
Живя в соседних дворах, больше мы за три года так и не встречались. А я понял, что хочу такую же машину, только покороче. Вот так вот. В результате машина у меня совсем другая, но иначе я бы не открыл для себя класс компактвэнов, и до сих пор был бы пешеходом…
Может быть, моя спутница устала, может, не впечатлена чисто мужской историей, но услышанное никак не комментирует. Лишь указав глазами на зажигалку, которую я вращаю между пальцами, спрашивает, переводя тему:
– Ты меня гипнотизируешь, что ли?
– Ну а что? Сейчас загипнотизирую, и к себе отвезу. Только я домой пойду, а ты в машине останешься, охранять будешь.
– Так я тебе стёклышко того… – показала она локотком, – разобью и уйду.
– Да куда ты денешься, под гипнозом-то? А я утром приду, а ты сидишь такая, глаза выпучив. Я пальцами щёлкну, ты проснёшься и будешь на меня таращиться, не понимая, где ты и что происходит. А я такой: «Мне на работу пора. А тебе домой. Выметайся».
Я, что называется, в ударе. Настроение отличное, юмор так и прёт. А она действительно глаза выпучила и смотрит. Я только подумать успел: «Неужели опять что-то не то ляпнул?», как она вопрошает:
– Это сейчас был сарказм?
Ну, думаю, не сарказм, а ирония. Это, во-первых. А во-вторых, тяжко с тобой придётся, коли с юмором у тебя туго. А в слух говорю другое:
– Да какой уж тут сарказм…
Шутка действительно тяжёленькая вышла, но у меня всегда так: чем ближе человек, тем более язвительный и проникновенный