В городских же скверах и парках люди отнимают у деревьев их возвратный дар земле, их завтрашний хлеб, сгребая по осени и сжигая палый лист.
Правда дерева – самая простая, самая чистая и прямая. И если человек сумеет принять её для себя… хоть когда-нибудь.
А листья уже начинали падать…. Начинали… Хоть и стояла летняя погода. Но это днём. Ночью же холодало. К утру всё вокруг покрывала ледяная роса. Кружевные листья акаций казались выкованными из какого-то неведомого драгоценного металла: изумрудный цвет просвечивал под матово-белой поверхностью. И ковкий то был металл! Какие узоры, какие сплетения из трав и листьев выбивали к утру, какие усики оттягивали искусные кузнецы лёгкими своими молотками…
Это были ещё не заморозки, а просто роса, похожая на плотный тонкий иней. Видно, от этой ледяной росы и желтел лист. Желтел на берёзе, бурел на высоких тополях по ту сторону аллеи перед домом, ржавел на рябинах, начинал краснеть на молодых осинках…
Однажды после обеда облака сгустились, нахмурилось небо, припустил мелкий дождичек. Ещё слабый, редкий. Чуткие осины залепетали раньше всех, жёсткие их листья закрутились резвее на гибких длинных черенках…
«Осенний вальс», – подумал человек, спрятав исписанные листы под кресло, сам же остался на месте, слушая крепнувший голос осени:
Неба истаяла синь,
Охрою зелень сводя,
Трогают листья осин
Тонкие пальцы дождя…
Потом солнце всё же вышло, выкатилось на небесную прогалину, просияло, будто смущаясь: что ж, мол, это я…
В ответ ему остро вспыхнула светом каждая капля на травах и листьях, озарилось потемневшее от влаги крыльцо, а серая шиферная крыша вдруг поголубела. Но весь этот яркий судорожный блеск выглядел надрывным, осенним.
Не обтирая влажного от дождя лица, человек смотрел, как несёт по воздушным струям лист, сорвавшийся с берёзы; как он соскальзывает с одного невидимого яруса на другой всё ближе к земле, раскачиваясь, отклоняясь далеко: то в одну сторону, то в другую. А берёза стояла не шелохнувшись. Казалось, дерево замерло, следя за своим листом. Вот и ещё одни полетел…
Это уж когда все листья поспеют и станут ровно золотыми, уж тогда, пожалуй, дереву будет всё равно, а может,