– Сколько?
– Рублей семьдесят, – предположила Нэнси.
– Я не про цену, я про возраст.
– О, я не сильна в этом. Явно не археологическая находка, но навскидку что-то послевоенных лет. Плюс-минус… или около того.
– Ишь ты, – усмехнулся Савелий Витольдович, – прямо пальцем в небо. Но вот с ценником, девочка, ты промахнулась. Это не Китай, а Гиждуван, хоть бы и фабричный. Двести пятьдесят за штуку, весь набор за полторы, и то лишь потому, что ксерокс халтурил.
– Что это значит?
Савелий Витольдович перевернул пиалу и небрежно цокнул мизинцевым ногтем по донышку.
– Вот, посмотри. Если работа ручная, обязательно видны следы от гончарного круга. Даже если дно покрыто глазурью, всё равно след заметен, если свет направить сбоку. А здесь, видишь, как ни крути, ни черта не видно.
– Так вы же сами сказали, что это фабричное изготовление. – Нэнси вконец запуталась.
– Это я тебе сказал, куклёночек. А покупателю скажу, что здесь узбекские ручки корпели. И довод приведу: ручная роспись. Так она и есть ручная. Здесь ксерокс всё грамотно обставил, забыл только на шлифмашинке кружочки доточить. Лох, конечно, не заметит, а профессионал сразу придерётся и на «вид» поставит.
– Так ксерокс – это мастер?
– Допетрила. Конечно! А то, что такие мастера выдают конвейером: ксерево. Ксерево, оно и есть ксерево. Ни дать ни взять, чистой воды калька!
Нэнси высвободила из рук Савы пиалу, приблизила к глазам.
– То есть она ненастоящая?
– А ты в самом деле думаешь, что керамике шестьдесят годочков? – Сава издал неопределённый звук, похожий на глумливую усмешку. – Среднеазиатская глина, плотная, звенящая – столько в обиходе не живёт. Покупать и использовать повседневно такую посуду может позволить себе только узбек. Отколупался край – выкинул к чертям, а на обратном пути заехал в лавку и купил новую, делов-то на копейку. А здесь у нас не солнечный Узбекистан, не центр гончарного искусства. Такие вещи потому и ценны, что привезены издалека и век их недолог.
– Но она же ненастоящая!
– Что ты заладила, как попугай! – зазвенел от возмущения Сава, испуская гневные токи, будто не его уличили, а он кого-то поймал на недобросовестности. – От новоделов ещё никто не умирал. Спрос стабильный, товар ходовой. Посудка как билась, так и бьётся, а красоты хочется всегда.
– Ваша красота туфтовая! Сплошная липа!
– Однобокое мышление! – не согласился «слон». – Если добре шаражничать, так, получается, мы дело нужное в массы несём.
– Вы это серьёзно? Вы серьёзно так думаете?
– Я похож на шутника?
– Нет, вы не похожи на шутника, – стараясь сохранять самообладание, спокойно возразила Нэнси. – Вы похожи на обманщика.
Савелий Витольдович вздохнул, положил масляный трясущийся подбородок