– Помяни черта… – проворчала бабка Матрена и быстро перекрестилась.
– Акуль-ка-а! – взрезал тишину раскатистый бас.
Кирюха подскочил на ноги, беспомощно заозирался. Павел тоже поднялся, и лишь теперь понял, насколько высок приблизившийся незнакомец – роста в нем было не менее двух метров. Распахнутая спецовка болталась на широких плечах, будто тряпье на вороньем пугале. Он и сам походил на пугало – курчавый, жгуче черный, заросший неопрятной бородой. Мужик с размаху хлопнулся на колени, и девочка узнала его, протянула руки:
– Ба… тя…
Лицо ее покривилось, из глаз брызнули слезы – куда девалась прежняя нечеловеческая злоба? Обычный, насмерть перепуганный ребенок.
– Цела ли, Степушка? – елейно протянула бабка Матрена.
Мужик поднял голову. Из-под крупных надбровных дуг ненавистью сверкнули цыганские глаза.
– Кто Акульку обидел? – глухо выдохнул он.
Кирюха отступил, забормотал сбивчиво:
– Я… не нарочно! Не видел! Она сама…
– Я думала, конфеты приехали! – девочка разревелась.
– Кирюха-а! – с оттяжкой произнес мужик и, подхватив дочь на руки, выпрямился во весь рост. – Вот я… – он поднял громадный кулак, и парень совершенно съежился, посерел, пролепетал жалкое:
– Я нечаянно! – и оглянулся на Павла, словно ища у того поддержки.
Павел вдохнул и сказал как можно спокойнее и мягче:
– Мы и вправду не видели девочку. Может, она у забора играла? Вот тут, в смородине. Надо бы кусты подрезать.
– Ой, не говори, мил человек! – подхватила бабка. – Я бы с радостью, да силы уже не те! Мне бы помощника.
– Помогу, если нужно, – пообещал Павел. – А девочку надо в больницу. Вдруг у нее перелом? Или сотрясение?
– Не надо… никуда, – мужик прижал девчонку к груди, погладил по спутанным волосам, и та уткнулась ему в плечо, прохныкала:
– Б-больно…
– Идем домой, птенчик.
Мужик поцеловал дочь в макушку, и шагнул было на дорогу, но на полпути остановился, оглянулся, и Павел поежился – настолько неприятно и зло сверкнули черные глаза.
– А ты, Кирилл Рудаков, запомни! – прокатился тяжелый бас. – Будешь по-прежнему скакать да под ногами путаться, не ровен час, споткнешься. Вот тогда каждой своей косточкой за мою Акулину поплатишься.
Развернулся окончательно и пошагал прочь. И только когда в тумане растаяла долговязая фигура, Кирюха прижался спиной к забору и разрыдался.
7. Погостово
– Он меня проклял, проклял!
Бабка обняла мальчишку за плечи.
– Ну будет тебе, сыночек! Мало ли, что в сердцах сказано!
Кирюха оттолкнул ее руки, упрямо вздернул подбородок:
– А