Это была очарованность сказочным миром. С другой стороны, существовала еще «общая, естественная религия»[131], к которой мальчика приобщали другие учителя и которая, по всей видимости, была и религией его отца. Ее суть заключается в «убеждении, что великое творящее, все направляющее существо как бы скрыто за самой природой»[132], и убеждение это заложено в каждом. Можно ли его считать обоснованным, Гёте пока не говорит. Выражение «за природой» не характерно для Гёте. Обычно он всегда подчеркивал, что бога следует искать не за природой, а в самой природе. Впрочем, он, вероятно, понимал также, что простой, или детский, разум склонен представлять себе природу как некое изделие, созданное и управляемое великим мастером. Эта «естественная религия», как он ее называет, входила в обязательную программу, которую должны были освоить дети. В отличие от нее истории из эпохи патриархов были поэзией.
Маленький Гёте попытался придать этой немного бездушной, сухой «естественной религии» личный и церемониально-поэтический характер. В «Поэзии и правде» Гёте рассказывает, как он завладел пюпитром отца – цилиндрическим, покрытым красным лаком и расписанным золотыми цветами – и разместил на нем плоды, листья и цветы как подношение божеству, которого он мог себе представить не иначе как бога природы и которому он не мог придать «видимый образ», а потому хотел почтить его в его же «творениях». «Произведения природы должны были символизировать собою мир, а пламя, горящее на алтаре, – возносящуюся к своему творцу душу человека». На восходе солнца нужно было при помощи зажигательного стекла зажечь курительную свечу.