Началась индустриальная эпоха, и мужчины средних слоев общества – особенно те, кто жил в разных частях света, быстро осваивающих фабричное производство, активное строительство и новые виды труда, – внезапно начали проводить большую часть своего дня вдали от дома. Предприятия переезжали в города, где телеграф мог легко передавать данные в самые отдаленные места и обратно. Фермы, на которых каждый член семьи работал, чтобы сохранить экономическую жизнеспособность, исчезали; вместо них стали появляться жилые общины, которые в конечном итоге стали «пригородами». Люди переосмыслили роли мужчины и женщины в соответствии с современными технологиями и обычаями. Появилось новое различие между «домом» и «работой».
Впервые работа стала локацией: местом, куда люди ездили на поезде, чтобы заработать себе на жизнь. Термин «commute»[13] отсылает к льготным железнодорожным тарифам, по которым мужчины ездили между городом и пригородом в 1840-х годах. «Коммьют» – это концепция, не существовавшая до появления локомотива. Аналогичным образом Оксфордский словарь английского языка сообщает, что первый письменный пример слова «работа», используемого для описания «своего работодателя или места профессиональной занятости», появился только в 1966 году! Конечно, и до этого было нормально называть первые промышленные заводы «работами». Но только после появления поезда и телеграфа началось развитие «пригородного хозяйства» и люди начали «ходить на работу». Работа и дом стали отдельными сферами.
Как раз в середине XIX века ритуал семейного ужина стал все более распространенным. Почему? Потому что он подчеркивал разделение работы и дома. Ужин проходил дома. Причем дом уже не был основным местом жительства всех членов семьи, как это было в эпоху семейного молочного бизнеса, с соседом-кузнецом и портным через дорогу. Дом был особым местом, где всем теперь заправляла мать. Он стал женской территорией: именно в это «гнездо» возвращались мужчины после тяжелого рабочего дня и дети после учебы в школе. Таким образом, он приобрел новое значение: стал убежищем, в котором семьи были защищены от станков, производительности, прибыли и безнравственности промышленного мира.
Историк Стефани Кунц поясняет, что «эмоции и сострадание могли не учитываться в политической и экономической сферах» именно потому, что эти черты поощрялись в стенах дома. Разделение работало потому, что «культ мужчины, самостоятельно добившегося успеха, требовал культа истинной женщины». Истинная женщина, или идеальная мать, была представителем не только места под названием «дом», но и целого ряда качеств (вроде заботы и воспитанности), которые были намеренно исключены из городских фабрик и офисных зданий.
Подобно тому как эксперты маркировали «здоровыми» викторианские ожидания касательно поведения детей, гендерные роли индустриальной эпохи стали «естественными» и «биологическими». Все сентиментальные, эмоциональные качества,