Хорошая жизнь. Александр Варенников

проявлением эгоизма может выступать чрезмерная забота матери о своем ребенке. Вещь эта так же заразна, как и бешенство.

      Невольно вспомнилась отрезанная собачья голова, и тот страх, что затаился во мне при виде глаз убитого пса. Страх – это тоже заразное чувство. Собака боялась смерти, боялась своего мучителя – и мучитель, в свою очередь, чего-то боялся. Я даже знал, чего именно он боялся, потому что я знал этого самого мучителя. Я смотрел в его глаза, и страх кольцом затягивался у меня на шее.

      Очередное обращение в полицию; очередной стук в окно, в дверь или в душу сотрудника огромной машины, жернова которой работали бесперебойно и готовы были перемолоть с одинаковым пристрастием и нищету с бедностью и безработицей, и тебя с твоей нетипичной проблемой, едва ли возможной в таком стройном обществе. Все заканчивалось одинаково.

      Тебя нет. Твое место занято. Выметайся отсюда поскорее.

      Закончив очередную главу жизни Андрея Нечаева, я выпил кофе, расплатился по счету, сложил бумаги в сумку и поспешил на улицу. День был в разгаре, и в бойком ритме мегаполиса мысли разбегались, но лишь для того, чтобы сбежаться после и взорваться новым озарением. Мне хотелось так думать. Порой я любил это неистовство.

      Сил во мне было достаточно, чтобы вновь встретиться с Притворщиком.

      Он стал невероятно похож на меня. Казалось, даже черты его лица изменились. Эти изменения пугали меня, но я знал одно – стоит ему только стать моим отражением, и я непременно сломаю его и вышвырну из своей жизни. Потому что я сильнее самого себя.

      Я проговаривал эти слова как мантру, пока наблюдал за его движениями. Он работал над книгой. Нет, он притворялся, что работает над книгой. В действиях его не было никакого смысла, ведь этим мог заниматься только я, и никто другой.

      – Ты не приживешься здесь, – говорил я. – Пройдет время, и тебя придется оторвать как кусок пластыря.

      Притворщик скалился мне. Что-то от того самого животного, встретившегося мне в темный час около дома, когда блестела сталь ножа, пробивалось наружу.

      Странно, что он впустил меня в квартиру. Видимо, был уверен в собственной безопасности. По его мнению, я не мог сделать ничего такого… жестокого. И впрямь, я никогда не был жестоким человеком. Скорее даже ранимым и безвредным. Но я собирался перейти эту чертову реку меланхолии. С того берега – на этот. Я собирался вырасти над самим собой.