Любовь к литературе. Художественная проза о поэзии. Илона Якимова

взят на прицел. Нет, конечно, этот человек передвигается в плоскости и в объеме, отнюдь не выглядит покинутым, ищет и находит максимальный бытовой комфорт, курит «по пачке в сутки», язвительно наблюдает кариатид на конгрессе по вопросу свободы СМИ в Центральной Азии, мистифицирует благосклонно внимающую публику «мартини а-ля „Dominic Escart“ на долги „до марта“», пытается обогреться возле очередной – и неизмеримо более вечной – любви, а все ж таки бродит внутри это самое паршивое so lonely, шепоток, невнятица, гложет и скулит детским голосом, некий заговор высших сил против человеческого спокойствия, so lonely – и от него, действительно, все нестерпимее «дышать и любить».

      Одиночество диагностировано.

      Теперь обратимся к преследующей Ербола исконно русской поэтической хандре.

      Мутной морфиновой горечью – шлангами голубых

      вздутых вен – циркулирует выцветшая тоска…

      И тоскою невнятной,

      за минуту до сна…

      се – симптом упадка сил:

      это, в принципе, не грех

      ибо Бог меня родил,

      чтоб отмаялся за всех…

      В свои серые двадцать ты грустен за всех живущих…

      Кроме тоски, частыми гостями текстосновидений Ербола Жумагулова являются печаль, грусть, скука, боль… словом, дозы меланхолии вполне хватило бы на десяток эвтаназий. Так и возникает длительный прерывистый монолог, тема в котором порой важна вторично, а сиюминутно и горестно щемящее ощущение боли, но боли прошлой, а значит, могущей быть переработанной в произведение искусства. Зачастую, кажется мне, в этих стихах важней сам эмоциональный выплеск, а не наличие некоего содержания. В интуитивном излиянии сама блюза тема – это ничто, детали.

      Теперь о деталях.

      В поэзии нет ни новизны, ни широкого круга тем. Любовь, смерть, мерцающее где-то вдалеке ремесло – вот и все, собственно. Поэт, подобно забавной механической птичке, из любой ноты выведет именно эту трель. Исходная точка может быть различной – от разорванного шнурка до гибели империи, финал всюду будет один и тот же. Это не столько ущербность поэтической натуры, сколько видовые характеристики, закон жанра. Меня, впрочем, этот распорядок устраивает, однако те, кто, стартовав разорванными шнурками, волочась на них же, изрядно заезженных, и финишируют – мне до зевоты скучны.

      Эпицентром поэтического миропорядка Ербола Жумагулова оказывается любовь (ну, и собственный гений – к чему бесполезно скромничать-то?). Любовь – в лучших традициях лирического жанра – не слишком счастлива. В одном случае мы наблюдаем на редкость нежную, но эпистолярную страсть, в другом (одна из пронзительнейших вещей автора) – искреннее до жестокости послание обращено к погибшей. Третий вариант любовной тематики, вкрапляющийся в первые два – мемориал мелочей, происходивших, пока любимая была рядом, скрупулезно перечисляющиеся осколки воспоминаний. Это опять-таки монолог, состоящий из недомолвок (от необходимости казаться сдержанным) и договариваний