Это было трудно понять в то время, и я невольно задумываюсь, на кого мог бы наезжать теперь. Не в физическом смысле, а более тонким образом, даже не зная об этом. Кого я пытаюсь унизить, чтобы чувствовать себя лучше или достойнее? Парней, с которыми я тренируюсь? Наезжаю ли я на новичков, когда поощряю их больше стараться или поднимать больше тяжестей не ради их пользы, а для того, чтобы они видели во мне опытного атлета? Делюсь ли я моей историей, чтобы помогать моим клиентам или чтобы показать, как далеко я продвинулся с тех пор? Бываю ли я грубым и бесцеремонным с родителями, потому что теперь я взрослый человек и они не имеют права голоса? Или я защищаю себя, отстаиваю свою правду и устанавливаю разумные пределы? Пользуюсь ли я чьей-то любовью или отношениями, чтобы управлять действиями другого человека и контролировать его жизнь?
Думаю, я виновен во всем вышеперечисленном. Неумышленно, но факт остается фактом: я и в зрелом возрасте притеснял других людей. Все мы это делали.
Кого я пытаюсь сделать ничтожным, чтобы чувствовать себя лучше или более достойным?
Если вы кого-то притесняете, это не значит, что вы плохой человек. Это значит, что вы пытаетесь доказать свою ценность, и пора разорвать этот порочный круг, чтобы вы могли выстраивать реальные, а не вымышленные ценности. В противном случае вы будете лишь сдирать корку со своих душевных ран. Верните себе подлинную силу, приняв ответственность за свои действия и за то, как они влияют на других.
Когда я работал в некоммерческой здравоохранительной организации, то лечил одного подростка от легкой наркомании. Это был здоровый парень, мускулистый и агрессивный. Он боролся, играл в футбол и дрался при любом удобном случае. Тестостерон буквально лился у него из ушей. Я не хотел видеть его своим пациентом, поскольку он напоминал мне хулиганов, которые били детей на школьных переменах или крали стереопроигрыватель из отцовского автомобиля. Я не хотел видеть его своим пациентом, потому что, честно говоря, немного побаивался его. Поскольку в школе на меня никогда не нападали, я так и не научился драться. Ему было семнадцать лет, а мне тридцать с хвостиком, и он, несомненно, мог уложить меня на лопатки за три секунды. Но его прикрепили ко мне, поэтому я проводил с ним дистанционные консультации. Я понимал, что если бы мы могли подружиться, то он бы вежливо относился к мне и не лез в драку.
Со временем я разглядел другую сторону его характера. Его уговорили танцевать на нашем ежегодном конкурсе талантов. Из уличного бойца он стал танцовщиком в мужской группе, и ему это понравилось. Но он был стеснительным и не хотел, чтобы люди считали его «размазней», особенно его отец. Я увидел его с той стороны, которую он не показывал раньше. Он был просто ребенком, искавшим одобрения,