Степан с досады хлопнул себя по коленям, покачал головой, вскочил со стула и вышел на лестничную площадку, к мусоропроводу. Закурил. На верхних этажах хлопнула дверь, гавкнула собака, что-то переливчато звякнуло, но не разбилось. Степану показалось, что по ступенькам покатилась пустая бутылка, донеслось: «ну что за жизнь така-а-я, твою мать» !? Потом ударила железная дверца. Сверху по трубе мусоропровода загрохотало, полетело со стеклянным звоном вниз. Степан резко затушил сигарету.
Вернувшись на кухню, он увидел, что Бабзин моет посуду.
– У меня есть часа полтора. Веди, Бабзин, в подвал.
В подвале
С первого этажа неслась новогодняя песня: «Но-вый год стучится, ско-ро всё случится… Сбу-дет-ся, что снится…»
В подвале чувствовалась сырость, пахло мышами и извёсткой. Периодически из стояков слышался шум сливаемой воды; водопроводные трубы, исторгая из себя странные утробные звуки, урчали и напряжённо гудели. Обиженно молчали лишь укутанные в желтоватую стекловату еле тёплые трубы отопления. Жильцы этого грустного обиталища давно ко всему привыкли и уже не обращали никакого внимания ни на запахи, ни на посторонние звуки.
Поляков недовольно поморщился, глядя на приплясывающую Светлану:
– Светка, ну-тка стукни по трубе, – не выдержал Поляков. – Не могу слушать эту мутотень в мильонный раз. До Нового года месяц, а он празднует. Недоросль, жертва Олимпиады.
– Ты, Поляков, не просто старик бородатый и вреднющий, ты знаешь кто? – Светка резко застегнула молнию на красной коротенькой куртке. – Говорю же тебе – это «Дискотека Авария» – прикольный музон. Мне нравится. А Захарка не жертва олимпиады, просто он мулат. И вообще, я сейчас ухожу. В Светёлкино автобус приезжает с гуманитаркой. В прошлый раз говорили, что шмотки привезут и какие то наборы с вкусняшками. Сам же ждёшь…
– А я тебе говорю, не пу-щу в то Светёлкино! Вот в храм к ним доползаю по выходным – к Богу ближе надо быть. Хоть изредка! – И дед перекрестился на бумажную иконку, приклеенную к бетонной стене. – А ты туда только за шмотками да за жратвой для нас. Сегодня не стоит. Ты, дурёха, понимаешь, чем это может закончиться? Сухая обувь для нашего брата важнее, чем продукты. Вон у тебя боты мокрые насквозь, смены нет, на улице минус пять с утра было, у нас тут сифонит из углов, едва плюс пятнадцать. Воспаление подхватишь, и что тогда с тобой, дурой тридцатилетней, делать будем? Ты же знаешь, если дождь, то за едой ходить только в самом крайнем случае! Дождись Зину. Её попросим сходить. Или вона, этого юного любителя