Так получилось, что мы около двух месяцев вместе учились на языковых курсах.
За всё это время он ни с кем не подружился и вообще вёл себя замкнуто.
Да и с ним сблизиться никто особо не старался.
Публика на курсах была довольно разношерстная – от советских инженеров до бывших военных. Молодые и старые, мужчины и женщины, среди которых были с семьями и без, в том числе и одинокие молодые женщины, как правило уже с детьми.
Эти женщины часто искали себе спутника жизни или хотя бы «друга».
Но никого из этих женщин он не заинтересовал.
Сейчас мне трудно сказать, почему этот человек ни у кого не вызывал интереса.
Может потому, что все были в то время заняты своими собственными проблемами, а может из-за его замкнутости.
Говорил он очень редко, никто ни разу не слышал от него шутки.
О нём было известно, только, что приехал он с мамой и уже очень старой, больной бабушкой и где-то работает.
Единственной его особенностью или скорее странностью этого человека было постоянное занятие письмом.
Он всё время что-то писал, причём на всём подряд, что было у него под руками.
За все годы, прожитые в купленном на ипотеку роскошном доме, он так ни с кем из соседей и не подружился. Если его о чём-то спрашивали, то отвечал он односложно и всем своим видом показывал, что хочет побыстрее закончить общение. Главной его чертой я бы назвал незаметность: уходил он рано, приходил уже в сумерках. Правда, курил много – буквально прикуривал одну сигарету от другой.
Соседи и знакомые жены считали его странным, называя «вещью в себе». Едва ли они осознавали смысл подобного определения. Но от них этого никто и не требовал, а они, в свою очередь, таким образом выражали своё непонимание странного человека.
Не знаю, был ли он доволен своей жизнью, но он никак не выражал своего недовольства – то ли привык, то ли смирился с отведенной ему ролью ломовой лошади, а точнее, коня в обширном хозяйстве тестя и тёщи.
С тех пор, когда мы жили по соседству, прошло много лет. Но у меня хорошая память на лица, тем более, что он почти не изменился внешне, только волосы поседели да взгляд изменился – сейчас его глаза возбуждённо блестели и смотрел он как будто вглубь самого себя. Меня он, скорее всего, не помнил. Окружающие его никогда не интересовали. Идя по улице, смотрел он всегда прямо перед собой, погружённый в собственные думы и никого не замечая вокруг. Поэтому я и представился так, как будто мы встретились впервые.
– Моя фамилия Т., я общественный защитник, и протянул ему свою визитку.
Так я всегда начинал разговор с моими подзащитными. При этом одни смотрели на меня с недоверием, другие – оценивающе, третьи – с надеждой. А этот посмотрел на меня с недоумением и даже досадой:
– Зачем вы здесь? – спросил он. – Я могу защищать себя сам.
– Это не мы с вами решаем, – ответил я.
– А кто?
– Таков закон, в соответствии с которым я и назначен защищать вас в суде.
– В этом вся беда, – вдруг сказал он. – Если бы мы могли сами решать, что нам делать и как жить, то не было бы убийств.
– Вы полагаете, что после совершённого вами убийства сможете жить так, как вам хочется?
– А я уже живу, – не задумываясь, весело ответил мой подзащитный. – Более того, теперь я по-настоящему счастлив, – добавил он.
Я был полностью обескуражен.
Он действительно выглядел, как совершенно счастливый человек. Скажу больше: за все годы своей работы следователя и адвоката я ещё ни разу не видел такого счастливого убийцы, не просто счастливого, а пьяного от счастья – глаза блестели, движения энергичные… Когда я смотрел на него, он ассоциировался у меня с сильной птицей в клетке.
– Вы, наверное думаете, что я сумасшедший? – будто угадав мои мысли, сказал убийца и весело усмехнулся. – Вы не в силах понять: как можно убить целую семью и стать от этого счастливым?
– Честно говоря, да, – ответил я. – У меня это с трудом укладывается в голове.
В ответ он рассмеялся буквально мне в лицо.
– Остаток дней вы проведёте в тюрьме, – сказал я. – Неужели в тюрьме вам будет лучше, чем на свободе?
– А по-вашему то, как я до сих пор жил, было свободой и вообще жизнью?
– Теперь ваша жизнь станет намного хуже.
– Я не знаю, какой станет моя жизнь потом и будет ли у меня вообще эта жизнь, – ответил он. – Но сейчас никто не мешает мне в моём творчестве и я ещё никогда не был так свободен, как сейчас! У меня ведь никогда не было времени для себя – всю жизнь я жил для чужих людей. Вы вообще представляете себе, что значит не иметь времени задуматься о том, кто ты, чего хочешь, для чего живёшь?! Зато теперь у меня вдоволь времени для всего – целая вечность!
Он внимательно посмотрел на меня