позволите, – обратился Порфирий Петрович к Ростопчину, – я перекушу? – И тотчас налил себе в рюмку из графина водки. Выпил, закусил и продолжил свой рассказ: – На первой же почтовой станции я спросил у станционного смотрителя: «Братец, а скажи-ка ты мне вот что. Не помнишь ли ты точно… сколько фельдъегерей проезжало за последний месяц?» Смотритель посмотрел на меня подозрительно и ничего не ответил. Тогда я стал напускать на него страху. «Это как же ты государственную службу исполняешь, если не знаешь, бестия, сколько фельдъегерей проехало через твою станцию? Сгною! В Сибирь упеку!!! – закричал я на него и кивнул на лежащего бесчувственно в санях под медвежьей шкурой ротмистра Маркова: – Отвечай, пока мой генерал не проснулся!» То ли крик мой грозный на смотрителя подействовал, то ли богатырский храп драгуна, но станционная мошка на все мои вопросы без раздумий ответила. Тринадцать фельдъегерей через его станцию проехало – и все только в одну сторону – на Петербург! На следующей станции я тем же маневром допросил станционного смотрителя. Ответ был тот же: тринадцать фельдъегерей – на Петербург. И до самого Выдропужска, станция есть такая сразу же после Торжка, станционные смотрители твердили одно и то же. И только в Выдропужске станционный смотритель, старикашка разбойного вида, сущий янычар, а я их повидал на своем веку немало, мне прорычал: «Двенадцать! На Москву!» Я его схватил за грудь: не путает ли он, каналья, – точно ли, двенадцать фельдъегерей проехало – и все на Москву? Каналья побожился, что не путает. – Порфирий Петрович устало вздохнул, налил себе водки в рюмку, выпил, закусил. – Вот какая математика, граф, вышла, – сказал он генерал-губернатору графу Ростопчину Федору Васильевичу.
– Двадцать пять фельдъегерей пропало между Выдропужком и Торжком. Там их надо было искать. На следующий день, переночевав у янычара, я начал их искать. – Порфирий Петрович замолчал.
– И как, нашли? – нетерпеливо спросил его Ростопчин.
Порфирий Петрович оглядел кабинет, заметил обер-полицмейстера – вздрогнул.
– Не бойся. Здесь все свои, – успокоил его Ростопчин. – Московский обер-полицмейстер… Тестов Елизар Алексеевич.
– Обер-полицмейстер? – недоверчиво переспросил Порфирий Петрович, посмотрел на Елизара Алексеевича, уронил голову на стол – и через минуту кабинет наполнился его храпом!
Как ни будили капитана артиллерии в отставке, но разбудить не смогли.
– Артиллерия! – недовольно сказал Ростопчин. – Его и пушками не разбудишь.
Порфирия Петровича перенесли из кабинета в соседнюю комнату и уложили там на диване, а через два часа к нему зашел Ростопчин.
Порфирий Петрович уже не спал. Стоял у окна и смотрел на идущий на улице снег.
– Граф, простите меня за мой маскерадный храп, но обстоятельства этого дела вынуждают меня не доверять никому, – оборотился он к Ростопчину. – Только вам. – Лицо Порфирия Петровича нервно передернулось. –
