8
Иствуд даже посмел посягнуть на священную корову нынешнего Голливуда – русофобию, введя в фильм такой диалог между американским туристом и берлинским гидом: «– Это место где Гитлер убил себя, когда русские были рядом.
– А я думал, Гитлер убил себя, когда рядом были американцы.
– Эээ, приятель, ты ошибся примерно на 700 километров, ваши учебники ошибаются. Они были на юге, а Гитлер был здесь со своей женой, это русские его настигли. Вы, американцы, не можете присвоить себе все победы над злом».
9
«Постепенное установление равенства условий есть предначертанная свыше неизбежность. Этот процесс отмечен следующими основными признаками: он носит всемирный, долговременный характер и с каждым днем всё менее и менее зависит от воли людей; все события, как и все люди, способствуют его развитию» (Токвиль, Алексис де. Демократия в Америке. М.: Прогресс, 1992, с. 29). Наблюдаемое нами в западном мире психологическое и культурное вырождение, безумный социальный распад, вызванный разгулом мультикультурализ-ма и лгбт-феминизма – всё это крайние проявления развития токвилевской политической вселенной, когда нарастание энтропии всеобщего равенства ведёт к социальному разложению и «тепловой смерти» социума. Если этот отмеченный проницательным французским политологом процесс по-прежнему универсален, то ни у мира, ни у нашей страны нет ни единого шанса. Однако в последнее время мы, возможно, наблюдаем встречный процесс: осознанный принципиальный отказ от уравнений социального равенства, осознанный выбор одних типов единства и равенства – например, национального единства – в качестве приоритетных перед другими, такими как пресловутый мультикультурализм и разъедающая всё и вся толерантность. Стены, разграничения, естественные неравенства, сознательное предпочтение одних типов сообществ перед другими – всё это снова входит в моду. И если это так, то наш разговор становится стратегически небессмысленным.
10
«Направленный к недоступным соотечественникам, переброшенный валютной и пропагандной жаждой Советов на заграничные экраны, заранее прославленный западной прессой, – вот он протягивался три часа перед растерянной иностранной публикой (в перерывах друг другу: «вы что-нибудь понимаете?») как дальняя экзотика, тем более непонятная, что живой язык его, и даже с умеренным владимирским оканьем (а отчасти – и с советской резкостью диалогов), заменён скудными, неточными и нековременными, чужеродно-невыразительными английскими титрами. Публика смотрела в изрядном недоумении. И что одно только с несомненностью посильно ей было вывести: какая же дикая, жестокая страна эта извечная Россия, и как низменны её инстинкты. Да и в Советской России удостоенные первые зрители этим выводом и обогащались: «Ну да, в России и всегда так было» (Фильм о Рублёве // Солженицын А.И. Публицистика: в Ъ т. Т. 3 Ярославль, «Верхняя Волга», 1997, с. 157–158).
11
См. Холмогоров, Егор. Русская цивилизация. Категории понимания // Тетради по консерватизму. № 3 2016; Русский националист. М.: Европа, 2005; Реванш русской истории. М.: Книжный мир, 2016.