Гоголь не случайно боялся заснуть смертным сном при жизни и проснуться в могиле. Он знает, что мир призраков силён навеять живому самый крепкий и поработительный сон. И через этот сон живых, через отдание ими своей жизни, своей души, своей крови, призраки как-то поддерживают ещё свою силу. Не иначе ведь и может стоять страна призраков, как только заманивая к себе живых и подпитываясь их хлебом (Андрий не случайно кормит поляков) и кровью.
Золотые доспехи, любовь, свадьба с воеводиной дочкой – всё это не что иное, как сон Андрия; туман, морок, прелесть бесовская застят ему глаза и высасывают соки. Не случайно, что, не замечая ничего, не смотря по сторонам, несётся Андрий с палашом на новообретённых врагов-запорожцев: «Андрий не различал, кто пред ним был, свои или другие какие; ничего не видел он. Кудри, кудри он видел, длинные, длинные кудри, и подобную речному лебедю грудь, и снежную шею, и плечи, и всё, что создано для безумных поцелуев». И Бортко блестяще передаёт эту отчужденность, нездешнесть, потусторонность Андрия в атаке.
Растерянность Андрия перед отцом объясняется тем, что, представ внезапно пред грозные очи старого козака, он резко просыпается. «Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?» Гурьба призраков, захвативших в старом костёле душу козацкого сына, унеслась, развеялась вместе с гиканием и яростью погони. Обманули, обманули бисовы дети бурсака, слишком прилежно налегавшего на латынь. Не было ни панночки, ни золотого зерцала, ни воеводы, ни обещанной свадьбы, ни любовных нег, ни новообретённой шляхтеской гордости… Всё было мороком для подкормки призраков, навеянным музыкой. «Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?» А были ли ляхи-то?
И вот стоит, потупившись, Андрий так внезапно и жестоко выброшенный из мира призраков обратно в свою реальность, где ждёт его лишь Отец, карающий за предательство смертью и тем, что горше смерти – горьким разочарованием: «Чем бы не козак был? Пропал, пропал бесславно, как подлая собака!». Заснул Андрий, привиделась ему полячка, сгубила козацкую душу и проснулся он в гробу лишь для того, чтобы умереть снова. «Знатный был человек! А пропал ни за что».
Знавший Европу лучше, чем все западники вместе взятые, чувствовавший дух её лучше, чем все славянофилы скопом, Гоголь испугался того, что поработит, уже поработил русскую душу европейский призрак музыки, что спит уже русская душа и видит свои видения: то себя в объятьях прекрасной дамы, то себя на коне в золотом зерцале, то себя на знатном рыцарском пиру за дубовым круглым столом на двадцать мест. Что вот уже шепчет она нечестивому суккубу в исступлении:
«– Царица!