– Я бы подумала, что ты тут ждёшь меня, – сказала из-за спины Дэну Вера. – Но ты не ждёшь, Дэн. Ты опаздываешь.
– Я… – он быстро и смущённо обернулся.
– Не это плохо. Твоя спина выражает, и я уже не говорю про лицо. Дэн…
«Следующим можешь стать ты», – Дэн сразу понял.
Проспект Замкнутости мутно зеркалил. Отражал их, но частично согнутых, частично растянутых – слабость разума, подверженного искушениям, говорили псалмы. Тёмные желания: знать запретное, идти туда, где обитает дьявол. Распутство человеческих мыслей. Дэн снова вспомнил Ольсен и рабочих. Замкнутости до них дела не было. Сношайтесь и плодитесь – на здоровье. Только не мечтайте о поверхности. Вера фыркнула. Ей всё ещё что-то не нравилось. Дэн поддразнил её, потому что не хотел продолжать эту тему:
– Грядки соскучились.
– Я же сказала тебе, что пойду на кухню, а не к грядкам.
– Да нет, – получилось глупо. – Не то! Салат. Горошек. Тыквы. Ночные прогулки.
– Свидание? – Вера весело прыснула. – Ну ты дурак!
– Почему? – Дэн обиделся.
– Ты мне не говорил, – Вера стала серьёзной, – не говорил ни разу. Что я тебе нравлюсь.
– Мы точно опоздаем, – Дэн отвёл глаза. – Пойдём.
В зале Замкнутости горел ярко свет. Люди рассаживались на скамейках и стульях. Многие принесли с собой флаги, а кто-то взял галеты и уже хрустел, предвкушая интересное зрелище. На помосте по центру высился столб – сваренная из стали конструкция. И столы, и стеллажи давно убрали, но сеть в стенах, должно быть, осталась: Дэн, да и все здесь, кто старше тринадцати, наверняка ещё помнили. Сеть порождала проекции. В стеллажах хранились маленькие кристаллы-носители. За столами печатали, ловя пальцами парящие в воздухе буквы, летописцы-историки, читали скользящие строки мечтатели, работали учёные, чьи имена, стремления и жизни Замкнутость объявила враждебным. Понятие библиотеки исчезло.
– Приветствую, братья и сёстры, – Кнут раскинул руки в жесте объятия.
Зал громко захлопал. Бассейные подскакивали на своём лежаке и орали что-то нечленораздельно-восторженное. Мона прижала толстые пальцы к груди и торопливо кивала. Дети свистели и топали. Резко и мгновенно обрывая весь шум, Кнут опустил руки и улыбнулся. Улыбка была безмятежной, блаженной. И хищной.
– Сегодня мы снова радуемся.
Сергей стоял прямо. Он не глядел на столб и на культистов, совершенно, кажется, равнодушный к позору, который его ожидал. Острые