Мы взяли за привычку или за традицию, как вам больше по душе, разговаривать на французском. За четыре года Джонатан выучил его достаточно хорошо, чтобы общаться со мной, и он был просто удивительно способным к изучению языков. Впрочем, его собственный язык тоже был более чем способным.
Стоило нам оказаться в спальне, как он подошел ко мне со спины, обвивая талию руками и прижимаясь грудью. Он никогда не выжидал, но и не нападал безоговорочно. Джонатан расстегнул мои брюки, проникая ладонью под них, минуя нижнее белье и накрывая еще спокойную плоть. Дожидаясь, пока она затвердеет, он несколько минут ласкал меня рукой, прикасаясь губами к шее, отодвигая воротник рубашки. Я же не чувствовал от Уорренрайта напряжения, а только властное спокойствие. То ли он правда перестал сомневаться, то ли талантливо это скрывал. Джонатан отпустил меня и развернул к себе лицом, чтобы, смотря в глаза, куда-то внутрь меня, так пронзительно, совсем не как любовник, расстегнуть мою рубашку и снять ее с плеч. И в этом взгляде было все: его решительность, осознание того, что ему предстояло со мной сделать, и принятие.
Его ладонь накрыла мою шею. Джонатан прикоснулся пальцами к яремной впадине и проследил ключицу.
– Ты добился своего, – его голос прозвучал не громче шепота. – Ты ведь понимаешь, что ничего прежнего уже не будет. День закончится, твоя кровь остынет, ты станешь зверем. Готов ли ты к этому?
– Готов ли ты, Джонатан, – до меня наконец окончательно дошло. – К тому, что со мной станет? – Я отвергал сомнения, но хотел убедиться. Кажется, я смотрел на него так жалостливо, что лицо Уорренрайта смягчилось, а взгляд потеплел.
– Я никогда не смогу быть к этому готовым, но я не оставлю тебя, даже если ты решишь вырезать весь Лондон и меня заодно. Ты должен знать, что я встану на твоем пути, если ты будешь подвергать себя опасности, если будешь переходить допустимую грань.
Начиная понимать, почему он так оттягивал этот момент, и почему он был решительно против моего скорого обращения, меня самого посетило сомнение, ведь, если мне казалось, что все будет достаточно просто с физической точки зрения, я не задумывался о том, что мне предстоит пережить коллапс собственного сознания. Ведь я должен был перестать быть человеком на всех уровнях. Изменится не только мое тело, но и разум. Точнее, я мог лишиться его вовсе.
– Ты станешь вечно голодным и безумным зверем, для которого будет иметь значение лишь жажда, для которого любовь и дружба не будут значить больше ничего. Это не навсегда, но долго, пока ты не справишься с тем новым, что будет тебя отравлять изнутри.
Я опустил глаза и обнял