– Кто там?
– Привет, папа, это я.
– Ты пунктуален. Америка тебя изменила, – он смеется.
Мне хочется развернуться и уйти, но я этого не делаю.
– На каком ты этаже?
– На третьем.
На третьем. Вхожу в подъезд и закрываю за собой дверь. Странно, мне никогда не нравился третий этаж. Он находится на полпути между аттиком и садом, там мрачно и неуютно. Одолеваю два пролета. Здесь стоило бы поставить лифт. Половину прошел. Никакой пользы для того, кто хочет заниматься спортом, и крайне неудобно для тех, кто не хочет. Папа стоит у раскрытой двери и ждет меня.
– Привет.
Он взволнован и крепко меня обнимает. Долго держит в объятиях. Слишком долго. У меня подступает комок к горлу, но я держусь. Думать об этом не хочу. Он слегка хлопает меня по плечу:
– Ну, как дела?
– Прекрасно. А ты, как ты?
– Хорошо. Как тебе этот дом? Я переехал сюда уже полгода назад и мне здесь нравится. Я все оборудовал здесь сам.
Я хотел было сказать: «Это заметно», но удержался. Мне-то что за дело?
– Тут удобно – квартира небольшая, около восьмидесяти метров, но мне в самый раз, я ведь почти всегда один.
Смотрит на меня. Он надеется, что это «почти всегда» даст тему для разговора. Не дало. Если это говорилось для меня… Значит, вот здесь он уединился. Он улыбается и продолжает:
– Я нашел эту квартиру, купил, и знаешь что? Я всегда думал, что третий этаж мне не нравится, а на самом деле он лучше всего. Он более… изолирован.
Надеюсь, он не спросит меня, что я думаю на этот счет. Он, должно быть, слышал это сотни раз. Я ненавижу эти разговоры.
– Здесь удобнее, спокойнее.
Тот, кто использует слишком много прилагательных, обычно хочет оправдать свой неправильный выбор.
Мне вспоминается одна фраза Саши Гитри[11]: «Есть люди, которые говорят, говорят, говорят. Пока не найдут, что сказать».
– Да, я согласен.
Слова мои относятся к цитате, но отец этого не узнал: она пронеслась у меня в голове. Ему я ее не скажу.
Он улыбается.
– Ну?
Я смотрю на него в унынии. Ну? Что значит вопрос «ну?». Я помню, когда учился в лицее, у нас был такой Чиро Монити: он сидел за первой партой и все время повторял: «Ну? Ну?»
А Иннаморато, он сидел за ним, отвечал ему: «Баранки гну!». И смеялся. Самое ужасное, что тот тоже смеялся. И это повторялось каждый день. Не знаю, встречаются ли они сейчас. Боюсь, они до сих пор так шутят… Ну? Ну, я люблю своего отца. Блин, как неудобно сидеть в этом кресле. Но я терплю.
– Ты не представляешь, как здорово было в Нью-Йорке. Просто отлично.
– Там хоть был кто-нибудь?
Я смотрю на него, не понимая.
– Я имею в виду – итальянцы.
Слава Богу, а то я испугался.
– Да,