А-а-а-а…о.
Чпок. Дующий зверь замолкает.
– Ну, как? – Она с удовольствием продолжает запускать длинные пальцы в чистые волосы. Я оцениваю ее взглядом.
– Очень хорошо, прям вот замечательно, аж сладко во рту стало, сейчас стошнит.
Лена смеется своим голосом-колокольчиком и целует мою теплую щеку влажными мягкими губами. Я, естественно, фыркаю и всячески демонстрирую недовольство, но мы обе знаем, что это не больше чем спектакль. Она идет на кухню и начинает петь популярную попсовую песенку. Я остаюсь у зеркала и смотрю на себя строго, недобро.
– Тьфу, мерзость.
Собственно, ничего сверхмерзкого я там и не увидела, но мне так хочется чего-то другого, даже толком не пойму чего. Может быть, отражения Ленки?
Она мне нравится, нравится даже больше, чем должна привлекать просто подруга. Но вы не подумайте, я в принципе люблю все красивое. Бывает, иду по центральной улице и смотрю на небо, а там – закат, как полосы ровный, дом старинный большой вдалеке, и так это все складывается, склеивается, как картина настоящая. Вот и стою я посреди улицы с глазами туманными, как пьяная, смотрю на здание, на розовое марево, фиолетовые линии… А за домом этим, кажется, и вовсе весь мир кончается, и стоит он весь такой, затыкает собой дыру в пространстве, убери его – белое пятно и останется. А пока он на месте – все хорошо, все правильно.
Впрочем, эти мои наблюдения не приводят ни к чему особенному. А жаль.
Ленка выходит из кухни с двумя желейными конфетками в руках. Хитро щурясь, она бросает мне одну, та падает, а я неуклюже пытаюсь словить конфету, хотя она уже лежит на полу. Р – значит реакция! Видите, здесь я тоже достаточно заурядна.
Лена критически осматривает мою жующую фигуру:
– Давай я тебя накрашу?
– Художником себя возомнила? Обойдусь, я уже накрашена.
Ленка игриво смыкает губы, и тонкая улыбка делает ее еще более прекрасной.
– Накрашена, да не так. Ну, лапочка моя, ну прошу тебя, дай сделаю из тебя конфетку!
Лена ш-ш-ш-ур-ш-ш-ит фантиком и кидает желтенькую сладость себе в рот. Я глубокомысленно и театрально продолжаю:
– Мда. Сложно в этом мире быть женщиной.
– Становись феминисткой! Как Катька! М?
– Думаю, в наше время давно пора защищать права мужчин, а не женщин.
Ленка круглит на меня глазища, а я продолжаю:
– Чего корежишься? Я серьезно. Детей с кем оставляют, практически всегда с матерью! Право на сексуальность у кого? У женщин, мужчины здесь остаются за бортом, просто не понимая, как ее выражать, а современная медиакультура им в этом и вовсе не помогает, сводя все к канонам женской привлекательности, которая явно не подходит мужчинам, ну, или упрощая ее до примитивизма… А работа? Вот много ты знаешь мужчин-воспитателей? – Пока я говорю, подруга хмурится и задумчиво покусывает нижнюю губу, мне нравится, когда она такая, и я с удовольствием продолжаю: – Так что не все у них радужно, ой не все…
– Стоп, остановись! – Лена выбрасывает вперед свои фарфоровые ручки, делая абсолютно театральные жесты. – Хотя ты довольно милая, когда начинаешь умничать, у тебя появляются такие забавные складочки прям во-о-о-от здесь, – она нежно, но с напором тыкает мне своим прекрасным пальцем между бровей, был бы третий глаз – выдавила, точно говорю.
– По-моему, сама идея борьбы за чьи-то права в двадцать первом веке как ничто подчеркивает не схожесть, а именно различность тех, кто борется, с теми, с кем борются. Смысл есть отстаивать общие права человека, будь то мужчина, женщина или ребенок.
– Или даже Денчик?
– Ну, палку-то не перегибай.
Мы начинаем хохотать. Я давно смирилась с амплуа горе-влюбленной и не только не обижаюсь на шутки, направленные в эту сторону, но и всячески сама пытаюсь обогатить эту часть моей жизни юмором. Я давно выросла из подростковых ночных страданий в холодной постели, умыванием слезами и целованием взасос подушки, когда ее пуховые углы превращаются в нежные широкие плечи… Между прочим, подушки не самые плохие целовальщики, я вам как специалист говорю!
Вот так мы и подошли к тому, почему же я всегда немного грустная. Дело даже не в моем неудавшемся романе и не в постоянных секундных встречах с объектом моих желаний, а просто в том, что я слишком много думаю. А делаю я это постоянно. Гадость какая.
Шучу. Конечно, шучу. И все же я человек печальный, вечно недовольный, но улыбающийся. Вот так. А Ленка другая. Ей впору становиться актрисой, с ее зелеными глазами-бусинами, этими пластмассовыми ресницами, точь-в-точь как с обложек журналов. Не люблю я этого притворства. Но Ленку люблю, вот