Следующие два дня Людмила безуспешно пыталась хотя бы набросать план для первого выпуска «Клуба «Разбитых Сердец». Встреча с Татой всколыхнула в душе что-то давно забытое, теплое, и это ощущение никак не хотело уступать место тревоге, что поселилась внутри после знакомства с доктором Шталем. Людмиле казалось, что пока Тата здесь, рядом, ничего плохого в ее жизни произойти просто не может.
В среду они гуляли вместе по Дворцовой, спорили, в каком месте Людмила сломала каблук на брусчатке, отсчитывали шаги от Царских ворот, сбивались, хохотали. Задрав голову, смотрели, как торжественно плывет в подбитом свинцом небе золотой Ангел, сияя в робких солнечных лучах, внезапно пробившихся сквозь войлок облаков. Отправились на Фонтанку бросать монетки на постамент Чижика-Пыжика и вспоминали, как Руслан в день свадьбы только с третьей попытки смог чокнуться с Чижиком: одна рюмка сорвалась с веревочки, вторая – разбилась о бронзовый клюв. Сидели в сквере у Ростральных колонн, пока не застыли пальцы от ледяного ветра. Потом пили кофе с пирожными в «Севере» на Невском и вздыхали, что эклеры и корзиночки уже совсем не те. Тата много и громко говорила, и Людмиле вдруг захотелось рассказать подруге про доктора, про его странную подружку, про свой жуткий сон. Но это было так глупо…
В четверг утром Тата улетела в сказочную Прагу, отправив Людмиле из аэропорта смску с кучей улыбающихся смайликов.
А Людмила осталась в октябрьском, выстуженном ветрами Питере.
Шталь появился в редакции ровно в три. Подтянутый, строгий, в дорогом кашемировом пальто, с серым шелковым шарфом. Вошел, сдержанно улыбнулся.
– Здравствуйте, Людмила. Очень рад снова с вами встретиться.
Снял тонкие лайковые перчатки, протянул руку. Людмила подала свою и едва сдержалась, чтобы не вздрогнуть от прикосновения прохладных жестких пальцев.
– Здравствуйте, доктор. Прошу.
Людмила указала ему на стул, приставленный к столу, но оглядевшись, Шталь предпочел немного потертое, но уютное кресло в углу, притулившееся к шкафу с аккуратно расставленными папками, фарфоровыми фигурками и фотографиями.
– Уж простите старика, – лукаво усмехнулся он, – так мне будет удобнее.
Слово «старик» совершенно не вязалось с его внешностью. Но вызвало у Людмилы холодные мурашки, опять напомнив о сне.
– Кофе, чай? – спросила вежливо Людмила.
– Пожалуй, чай, – согласился Шталь. – Без сахара.
Людмила встала, чтобы включить чайник, и неловко задев, сбросила со стола бумаги. Покраснела и начала лихорадочно собирать разлетевшиеся по кабинету листки. Шталь молча смотрел на то, как она ползает по полу, даже не пытаясь помочь. Подняла глаза и застыла, пойманная как букашка в каплю меда, его прищуренным, оценивающим взглядом. Людмиле стало совсем не