И столицу хайпа, ага? На Мэдисон-авеню вам продадут что угодно, даже этот совершенно бредовый список, который приведен выше! И да, столицу вранья, столицу туфты, а также столицу брехни, которая вечно юлит, притворяясь чем-то особенным, не меняя ничего в мире, и в конечном счете плетется, как любой другой напичканный деньгами мегалополис планеты, особенно из тех, расположенных на побережьях, что прежде были крупными торговыми центрами, а теперь пошли прахом. Однако toujours gai, Achie, toujours gai[23], и, подобно большинству других прибрежных городов, Нью-Йорк влачил свое существование как мог. Здесь по-прежнему жили люди, пусть и худо-бедно, а кто-то сюда еще и переезжал, несмотря на самоубийственную тупость этой идеи, по сути равной добровольному сошествию в ад. Люди как лемминги, как млекопитающие со стадным инстинктом, очень похожим на тот, что движет коровами. Или, попросту говоря, люди – болваны.
Так что не такой уж он особенный, этот наш хваленый Нью-Йорк. И все же. И все же, и все же, и все же. Может, что-то в нем и есть. Трудно поверить, тяжело признать, каким бы ни было это геморройное местечко, что кучка заносчивых недоумков без каких-либо причин случайно выбрала этот удачный рельеф, бухту и залив, пространство и время, что люди случайно возникли здесь в нужный момент, случайным образом отрастив голову, внутренние органы и распухшие гениталии американской мечты. Нью-Йорк – магнит для безнадежных мечтателей, место людей из других мест, город иммигрантов, людей из других людей, очень грубых людей, часто крикливых надоедливых засранцев, но еще чаще просто забывшихся и занимающихся своими делами, не обращающих внимания на нас и на то, что делаете вы. Многочисленные незнакомцы здесь сталкиваются друг с другом, уклоняются друг от друга, кричат друг на друга, но по большей части просто друг друга игнорируют. Можно сказать, они почти любезно применяют отточенное городом умение смотреть мимо или сквозь людей или не видеть друг друга. Будто толпы людей – это лишь развешанные гобелены, на фоне которых вы разыгрываете свои жизни, мрачные задники, дающие ложное ощущение драмы, помогающие представить, что вы делаете нечто большее, чем делали бы, оставшись в какой-нибудь сонной деревушке, или в Денвере, или вообще где угодно. Нью-Йорк – огромная декорация, – да, может, что-то в нем и есть.
Как бы то ни было, вот он, заполняет собой огромную бухту, и неважно, что вы о нем думаете. Он торчит из воды, будто шипы ядовитых морских ежей, за которые цепляются мечтатели, как за не кстати колючий спасательный плот, единственное свое убежище на большой глубине, задыхаясь, будто Аквамен в невозможной для выживания, но терпимой для супергероя низшей точке погружения, все еще в горячечной галлюцинации о великолепном успехе. Если у вас получится здесь, то получится где угодно – может, даже в Денвере!
Е) Амелия
В 1924 году Хуберт Фонтлерой Джулиан, «черный орел», первый темнокожий,