А ещё мне рассказывали – технари, глядя на угол что-то бормочут и крестятся. Хочу заметить, технари это Вам не пришибленные и не мусорщики, они попросту ничего не делают. Технари народ головастый, машины разные восстанавливают, оружие чинят из жирной грязи что в Сухой пойме смрадным озером растеклась керосин выжимают. А уж если технари крестятся, стало быть есть на то серьёзные причины.
Попал я как-то на светопреставление, на моих глазах пятиэтажка рассыпалась. Зрелище я вам скажу хуже не придумаешь. Землю трясёт, куда не глянь пыль столбом не вдохнуть не выдохнуть. Хочется драпануть, всё одно куда, главное подальше. Но в какую сторону бежать не разберёшь, везде гудит, падает, осыпается. Не знаю, как я тогда уцелел, как выжил, не помню. Очнулся, вокруг горы кирпича, битые плиты, куски арматуры во все стороны торчат, а на мне ни одной царапины. Ну, разве что большая шишка на лбу, глаза пылью запорошило и полон рот песка.
Кто-то скажет повезло, но я не верю в везение. Как по мне, ходит рядом с каждым из нас неведомая сила, она и не пускает дальше дозволенной черты. За нас решает жить, или умереть, чем заниматься, кем быть? Она же и удерживает, а пожелает столкнёт на камни или на зубастого зверя выведет. В тот день, когда пятиэтажка рассыпалась, это она меня уберегла, не дала пропасть, показала себя, обозначила.
Теперь-то я точно знаю, и у домов есть душа. Болеют они страдают, кричат, плачут. Услыхал я, когда домина падала, в грохоте и неразберихе едва различимый стон, хриплый, утробный, точно последний выдох. И не только услыхал, почувствовал. Из окошка в подвал могильным холодом обдало, да так что едва на ногах устоял. В ушах гул, звон, того глядишь голова расколется, а потом всё стихло, словно и не было ничего. Первое что подумал – помер. До этого случая я не знавал такой тишины. Холодно стало, тихо как в могиле, и вдруг как закричат. Кто и про что кричали, не понятно. Сердце колотится, руки дрожат. Где-то неподалёку заплакал ребёнок, плакал недолго, а потом как засмеётся, громко, заливисто. Я уши руками зажал, не помогло, смех разрывает голову, в лоб молотком стучит, а в затылок точно иглами колют.
Было ещё что-то. Врать не хочу, может и почудилось. Глядели на меня со всех сторон. А еще, шептали десятки, сотни голосов. Слова слышал мудрёные какие-то, непонятные, чужие словца. Сердце защемило, ноги отяжели. А потом всё почернело, и я провалился в беспамятство.
Тайник у меня был в том доме что развалился, на втором этаже за поломанным шкафом добро припрятал. Хорошо, что не дошёл, шнурок развязался. Остановился всего на минуту, тем и спасся. Спешил я очень, торопился. Хотел барахлишко забрать, а вот что припрятал сейчас и не припомню, да это уже и не важно. Я тот день никогда не забуду, детский плач, смех, шепот. И то, как соседние дома отвечали громким воем умирающему брату, тоже не забыть.