А в голове, как всегда, безнадежно и навязчиво крутилось:
Что я делаю?
То ли я делаю?
Он вяло отмахнулся от самого себя и продолжил разбираться с гвоздиками.
Никак не удавалось найти знак «Й» – редкая маркировка запрятана в дальнем углу.
Испарина, выступившая на лице при виде гроба, высохла и неприятно стянула кожу.
Палец дрожал. Все пальцы дрожали.
Работать приходилось через силу – «черезнемогу», как говорила мама.
Отчего же она сейчас вспомнилась?
Череда квадратных шляпок назойливо плясала перед глазами.
Тихо-тихо билась в оконце плохая погода…
Он бил молоточками пальцев по гвоздикам-клавишам и сколачивал себе бумажную домовину.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В редакции журнала «Старый клин» ночью прорвало трубу – ту, которую какой-то умник спроектировал под потолком первого этажа вместо подвала. А поскольку рукописи до сих пор принимались в бумажном виде – авария нанесла непоправимый ущерб современной литературе.
Всю первую половину дня главный редактор Яков Григорьевич Аванчеев посвятил водным процедурам – расталкивал сантехников, бросался в мутные воды да пытался спасти хоть какие-то материалы. Прочие сотрудники не особо рвались помогать – не шибко-то они болели за искусство. Увы, вода была горяча, так что почти все присланные рукописи размочило.
Хотя молодым и неизвестным авторам, большинству из которых суждено сделаться со временем неизвестными стариками, это было на руку – тот факт, что работы их более удачливых коллег перемешались с гнилой водой и сгинули в ней, увеличивал шансы попасть в ближайший номер.
И после трех часов, когда прорыв наконец залатали, эти молодые и неизвестные заполонили коридоры редакции разношерстной творческой массой – словно их предупредил кто.
Аванчеев принимал неохотно, говорил рассеянно да между делом пытался спасать разваливающиеся от влаги рукописи – раскладывал наиболее сохранные листы на столе, разглаживал их, еще сильнее размазывая буквы, да сетовал, что нельзя включить фен. Розетки-то изнутри вымокли.
– Выпуск через две недели! – кричал Аванчеев в телефонную трубку, которая поплавала в водице и теперь слегка шипела, но была пригодна к использованию – видимо, техника, дожившая до нас с советских времен, не убиваема. – Половины материалов просто нет! Да ну, как здесь успеешь! Нет, присылали из других городов. По почте, разумеется! Ой, вы нашу почту знаете, никто ничего уже не успеет отослать. Нет, переносить выпуск не будем. А как же..? Я вас услышал, и тем не менее… Хорошо. Хорошо. Да.
Пока он беседовал, в кабинете появился сутулый невзрачный человечек в громоздких очках. Человечек мялся у двери, не решаясь пройти дальше, а редактор, поддакивающий в трубку, глядел на него с грустью и пренебрежением.
– Вы кто? – спросил Яков Григорьевич шепотом, прикрывая ладонью трубку.
– Я Андрей. Вам Оксана Валерьевна присылала…
Аванчеев резким движением руки призвал к молчанию и понимающе закивал. С того конца провода в очередной раз требовали утвердительный ответ.
– Сядьте, – приказал он, вновь слегка отстраняясь от телефона, затем добавил: – Вы позволите? – имея ввиду свой разговор.
Посетитель недоуменно поднял брови – он явно не считал себя тем, у кого спрашивают позволения.
Наконец прозвучало финальное «Да», Аванчеев бросил трубку и стал рыться в ящике стола.
– Значит, Андрей Найденыш. Вы подвигайтесь ближе, нечего в уголочке сидеть! Никто не кусается. Кстати, это фамилия или псевдоним?
– Фамилия, – ответил посетитель, придвигаясь к столу.
– Любопытно. Я даже не… а хотя, так даже лучше! У нас в журнале… вы позволите? – Аванчеев вытащил сырую папку из-под локтя посетителя. – У нас в журнале три Егоровых, представляете? Три! И ни один псевдоним не берет! Их читатели путают, а они заладили, мол, я не безродный, чтоб псевдонимы брать. Честное слово, три человека, а как будто один! И… ох, забыл… вы позволите? – перебил он сам себя и, не дожидаясь ответа, вновь потянулся к телефону. Найденыш пока еще не знал, что аванчеевское «вы позволите?» никогда не требовало ответа.
Яков Григорьевич коротко с кем-то переговорил о романе, «не соответствующем нашему формату», и продолжил:
– Да, фамилия у вас… прекрасно! А вот повесть в нынешнем виде не годится.
Найденыш вытаращил на редактора испуганные глаза, и тот заговорил елейно:
– Да не волнуйтесь вы так! Раз уж сама Оксана Валерьевна… я, правда, не знаю, чем вы ее очаровали, но раз уж она! В общем, так и быть, доведем до ума ваш опус.
Найденыш сразу расслабился – хотя бы не отказ.
– Вот смотрите… чёрт, и ваша повесть размокла! Вы позволите? –