Глава первая
Деревянная дверь закрыта. Табличка, что прибита к двери гвоздиками, гласила: «Бенджамин Бенкервилл – психиатр». За дверью имел место долгий и обстоятельный разговор.
– Впервые я заметила его на рыночной площади, затем на встрече с читателями, а после в Гайд-парке, тропинками которого возвращалась домой. Первое наблюдение, что случилось на рынке, не оставило никаких опасений, которые касались бы моего психического здоровья. Второе наблюдение, как это часто бывает, взрастило дурные, скверные мысли. Третье наблюдение… А вот после Гайд-парка я решила обратиться к вам. – Писатель пересказала события былых дней, что досаждали и беспокоили.
– Мальчик, значит, сапожник… десяти лет или около того? – переспросил Бенджамин Бенкервилл – психиатр и давний друг писателя.
Свою собеседницу доктор Бенкервилл знал очень давно, так как она – дочь его коллеги и ныне покойного единомышленника.
– Верно – сапожник! Он правил туфли какого-то аристократа. Это было моё первое наблюдение.
– Этот аристократ, как и мальчик, из девятнадцатого века?! – доктор задал следующий вопрос.
– Пиджак, брюки, пенсне… да! – недолго думая, с тихим бормотанием перебирая гардероб аристократа, ответила она.
Бенджамин Бенкервилл медленно встал из-за стола, затем направился к окну – доктор молчал. Вероятно, думал, вероятно, разглядывал ситуацию с профессиональной стороны, а может быть, и нет. Может быть, голову его полнили совсем иные мысли.
– На встрече с читательской массой его не было, была лишь обувная скребница. Верно?! – Доктор обернулся. – После был Гайд-парк, где ты вообще обозналась. Так?! – он ловко поймал писательский взгляд.
– Верно, – ответила она.
– Эти твои галлюцинации – мальчик, щётка… Тебе нужен отдых! Дорогая моя, освободи недельку, а лучше две. Дорогая моя, лети в Россию, в Санкт-Петербург. Навести нашего дорогого Виктора Константиновича Линиревского, возьми с собою тему второго романа. Дорогая моя, лети! – Доктор замолчал, обратив к собеседнику добросердечный взгляд. Долгий и долгий разговор на тему «рыночных странностей» был окончен.
За дверью, но всё ещё у кабинета, писателя взялась терзать неопределённость. С одной стороны тяжёлая усталость, что торопила в аэропорт, с другой стороны глупая фобия – ступать спонтанными шагами. С одной стороны желание лететь и нежелание писать роман в Лондоне, в паре с серой депрессией, с другой стороны… Только с другой стороны ничего нет. Нет абсолютно ничего, что могло бы удерживать её в Великобритании.
Глава вторая
За стеклом иллюминатора кочевали облака, неторопливо обгоняя самолёт. Писатель где-то слышала, что они, облака, читают мысли людей. Нельзя попасться им на глаза, мыслей ведь целый рой. Она думала о «рыночных странностях», думала о теме второго романа, думала о спонтанном перелёте в Санкт-Петербург. «Рыночные странности» беспокоили пуще всего остального, ведь самым сильным её страхом являлось сумасшествие. Боязнь перебраться в «дом скорби» сеяла в голове и сердце скверну. Писатель старалась гнать дурную скверну, только запамятовать увиденное на рынке в парке никак не выходило. Забегая вперёд, нужно сказать, что так и не выйдет.
По крыше гостиницы стучал дождь, в окно врезался морозный ветер. Писатель оглядывала апартаменты номера, где станет временной хозяйкой на неопределённый срок. Из полумрака виднелась огромная кровать, что расположилась в центре, слева бар и три стула – уже отошли ко сну, справа уборная и душ. Чемодан она оставила у входа. Чемоданом она займётся завтра. Сейчас время ночи, сейчас время сна, который проводит её в мир, описанный в книгах, фильмах и детских мечтах.
Шесть часов утра. Легкая прохлада проникала под кожу, вероятно, явилась с ночным дождём; тоненький плед удружил совсем чуть-чуть. Ощущая прохладу, писатель улыбалась покою, – скверны не было. Семь часов утра. Приняв душ, оставив чемодан второй половине дня, она решила прогуляться мимо домиков Санкт-Петербурга и заглянуть в кафе. Восемь часов утра. Её туфли, словно маленькие кораблики, бороздили узкий приток огромной реки из опавшей листвы и собственных мыслей. Ступая вперёд, разглядывая дома, интерес обратил её внимание к левой стороне дороги. По тротуару левой стороны, весело подпрыгивая, петляла мимо лужиц худущая дворняга. Писатель поравнялась с собачонкой, интерес взрастил желание идти следом. Сухая дворовая собачонка миновала домик, а за ним другой, затем свернула влево и встала у двери, надпись над которой гласила: «Маканали» – кафе.
– Марта, пришла. – Потирая собачий загривок рукою, упитанный мужчина, лет сорока, в тёмно-синем фартуке, бросил ей кости, увешанные добрыми кусками мяса. Раздался радостный скулёж, Марта взялась покусывать гостинец. – Кушай, кушай! Принесу тебе воды. – Мужчина ушёл.
Справа, поодаль от входа, находился бар. У стойки молодой человек лет двадцати пяти – бармен. Он готовил кофе. Слева круглые столики, немного – шесть. Возле каждого столика по два