– Да не в этом дело начальник, работает и работает парнишка, хорошо. Захожу значит в коморку, тот спит, а покрывало что на нем так и топорщится, будто Фаросский маяк торчит.
Захлебываясь от своих же смешков, лепетал Соломоныч.
– Какой маяк?
– Ну, в смысле как Александрийский маяк стоит. Ему просто необходима подобная прогулка. Ну, там вино, девицы интересные.
Марк взорвался громким смехом.
– А чего, чего, я же о тебе беспокоюсь соседушка.
Вновь торопливо проговорил Соломоныч. Какая-то едва уловимая шепелявость придавала его речи особое настроение, некий шарм или смягчающий фактор его беспрестанной болтовни. Только лишь по оттенкам его милого дефекта речи, можно было определить, шутит ли он, иронизирует или говорит серьезно. Ведь остальные черты его лица, особенно глаза, оставались неподвижны, всегда в одном, будто забальзамированном положении. Глаза обычно всегда транслируют истинную эмоцию, ту что возможно не видно снаружи. Даже у злых и жестоких людей можно увидеть тот лучик, что выдает их природу. Или напротив, вот он стоит добрый, улыбается, благосклонен и даже щедр к тебе, а глаза злые, холодом веет, а еще хуже, когда сплошное там безразличие и ты уже не можешь ему верить. Глаза же Соломоныча неподвижны. Нет, они не бездушны, скорее их закрывает какой-то незримый кожух, защитная оболочка, под которой, уверен, искрились различные его добродушные взгляды. Но это можно было только почувствовать в процессе продолжительного, тесного общения. И тогда, две широкие, круглые монетки уставленные на собеседника, прекращали вызывать настороженность.
– Ладно, Соломоныч скажи, ты же хананей?
– Конечно же, да! Мои предки еще тогда, по всему побережью расселились. А вот мой дядюшка Ной…
– Погоди, мне не интересны твои корни, тебе можно дело поручит? А? А? Хананей Соломоныч?
– Конечно начальник. Чего надо? Доставить, договориться? Пару кульков в подарок собрать? Все, что в моей лавке есть, что угодно.
– Да не тараторь ты. Ты же специями торгуешь, хоть и со всех краев, от Персии до Рима, но на кой они мне? Ты хананей, как истинный торговец, завтра отвечаешь за свою лавку и за лавку твоего соседа.
– Какого соседа?
– Соломоныч, ты дурак что ли? Друга твоего, тфу ты, моего друга, лавка Ноамчика. Чтобы все продал! И да, выпроводишь его сегодня, через часа два отсюда, можно даже пинками.
– Понял начальник, все сделаю.
– Че ты лебезишь перед ним, а? Не надо никуда меня выпинывать, я сам сейчас пойду.
Выкрикнул из-за стены Ноам.
– Вот! Я тогда забегу на работу, отчет сдам, а вечером или во дворике встретимся или я к тебе зайду. Хоть с родителями твоими поздороваюсь. Сколько времени не заходил уже.
– Ну, давай так.
Спустя время, после ухода Марка, Соломоныч завел разговор.
– Вот ты говоришь, чего я так расстилаюсь то? Власть она и есть власть, хоть я и торговец специями