Припадок. Рассказы. Valera Bober

но тут же испугался собственного голоса. Захотелось пить, но руки дрожали, и он побоялся что разобьет стакан, – пусть так, без воды побуду, – успокоил он себя, хотя в глубине души понимал, что просто не хочет переступать через тело супруги, чтобы добраться до крана. И преграда эта, казавшаяся мелочью, стала расти и сделалась большой как весь дом, разделив его на две неравные части, одну для мертвых, а другую для живых, и мысль о том, что теперь всегда нужно будет прятаться на своей половине, стала невыносимой. Он со смешанным чувством посмотрел в застывшие глаза Натавалы Взадовны, на которых, как на грязном стекле, прилипли волоски, и впервые подумал о преимуществе ее положения. А ведь ей не больно и не страшно, а наоборот, это я ее боюсь, – и он со всей серьезностью подумал, – а вот если бы и мне так, – и не удивился этой странной мысли.

      А как мне там будет? – подумал он уже без всякого страха, словно о каком-то давно решенном деле, – ведь там тоже есть жизнь, как же без этого. Давно всем об этом известно и ничего страшного в том нет, чтобы желать соприкосновения с высшими формами. И весь вопрос этот мучительный в том и состоит, чтобы пережить секунду страха, что разделяет жизнь прошлую от жизни будущей. Это все от необразованности. Вот тетка покойная недавно снилась, все у нее хорошо, и значит она довольна. А может и боли в момент смерти никакой и нет? А если и есть, то секунду можно и потерпеть. Что такое секунда? Мерзость. Не стоит и думать о секунде. Он задумчиво потер лоб и направился в гостиную, отмечая про себя, что лоб у него сухой. Снял с ковра ружье, отметив, какое оно тяжелое, и заглянул в патронник. Ружье, как и ожидалось, было заряжено. Хорошо, что заряжено, – подумал он, – но нельзя долго сомневаться в этом, – и словно боясь передумать, быстро наделся ртом на ствол, нажал курок и услышал, как где-то внизу дернулся приклад. Не сработало, – испугался Иружжом Врульевич, но тут же обрадовался, – и хорошо, что не сработало, и не надо ему всего этого. Он обхватил горячую голову руками и так просидел за столом, по-видимому долгое время, думая о каких-то важных для него делах и одновременно ни о чем не думая, а так сидел, наслаждаясь мыслью, что он просто сидит и дышит, а значит, существует, и это было важно. Через какое-то время он обратил внимание на людей, что бродили по кухне и трогали его жену, но ничуть не удивился этому, а наоборот обрадовался, что голова у него не болит, как обычно. Потом он увидел себя, лежащего в стороне, с наброшенным на голову окровавленным мешком и с облегчением подумал, что боли и правда не было, и это принесло ему радость, как если бы он вымученный вышел от зубного врача, зная, что все терзания остались в ненавистном кабинете.

      По дому все также ходили посторонние люди и озабоченно двигали мебель, а затем схватили его, грубо бросили в брезент и потащили к выходу, и он как в бреду пошел за ними, испытывая огорчение и обиду от подобного к нему отношения, и все никак не мог