В субботу выехали в Федоровку опять в том же составе, но Мишке все же пришлось накануне сделать ходку еще и с грузом. Четыре швейные машинки со столиками рабочими, приобретенные у знакомых и в антикварном магазине, вынудили смотаться. Ну, и сопутствующее барахло. Нина Андреевна ниток только коробку огромную, неподъемную, заставила загрузить.
– Там-то нет таких-то? Чем шить, Мишань? И что это за подарок невесте будет? Со стыда сгореть. Как вон твой джип без керосина! Кому он с баками пустыми нужен?
– Убедила, закупаем,– хозяйка магазинчика, в котором они закупили нитки, откровенно радовалась. Такие покупатели раз в год бывают. А вот Силиверстович разгружая, ворчал, потирая поясницу. – Куда этакую прорву тащите? Взяли десяток катушек и хватит. Тут на пять лет ниток всей мастерской, поди?
– Там большая мастерская, Евлампий Силиверстович. Двадцать девушек.
– А машин-то всего четыре. Или еще подвезете?
– Нет, больше не подвезем. Это все, что удалось достать пока. Сами наладим производство, тогда и ниток понадобится гораздо больше. А пока для начала хватит.
– Ну, вы прямо фанатики, ей Богу,– продолжал ворчать Силиверстович, перетаскивая коробки с машинками и столы.
Ну а когда Мишка разложил на диване и стульях одежку 18-го века для него и Тихоновны, то он и вовсе скис.
– Вот эдакие панталоны носили в те времена? Срамота какая. Чулки, башмаки нелепые, с бантами. Что я баба что ли, в такое наряжаться?
– Вы примерьте сначала, Евлампий Силиверстович. Со стороны конечно странная и непривычная одежка, а оденете, глядишь и понравится,– пошутил Мишка.
– Одевай, старый хрыч, не привередничай. Люди на киностудии взяли попользоваться, а он еще и выпендривается,– Тихоновна разглядывала платье, вертя его перед глазами, и даже ткань понюхала.
– Нафталином несет. Ох, и не люблю я этот запах,– зато когда вырядилась в платье, то даже Силиверстович глаза вытаращил и рот приоткрыл.
– Ну, мать, тебя и не узнать. Как есть графиня из телесериала, веера только в руке не хватает.
– Ну, так, не все ж вам в графьях-то щеголять. Одевай чулочки, "граф", вона мои резинки возьми, чтобы не свалились,– подбоченилась Тихоновна, действительно преобразившаяся до неузнаваемости.
– Тьфу