Цветок папоротника. Девять Жизней. Валентина Спирина

моя уже восемнадцать лет, как Явь покинула, – вздохнула Любава.

      – Здесь ее отродясь не было, – удивилась русалка, – Приходит, она, конечно, коль надобно. Но живет в Прави… Ну да ладно, вижу не хочешь с нами поиграть. Чего тогда пришла?

      – Жду, когда папоротник зацветет, – вздохнула девушка.

      – А чего ждать-то? Вон он цветет, – всплеснув руками, русалка указала куда-то в лес.

      Любава оглянулась назад. Среди толстых стволов деревьев дремучего леса пылал, переливаясь разными оттенками красный огненный цветок.

      – Спасибо, – с восхищенно выдохнула она и отправилась выполнять данное Снежане обещание.

      Позади послышался плеск воды. Русалка поплыла к своим подружкам, пробормотав вслед Любаве что-то невразумительное. Под ногами захрустели сломанные ветки. Заросли густой травы очень мешали быстрому перемещению к желанной цели, цепляясь за подол сарафана. Но девушка упорно двигалась вперед. Наконец, после довольно долгих мучений, Любава предстала перед волшебным цветком.

      – Интересно, он не завянет, если я его сорву, – подумала она.

      – Не завянет, – ответили ей приятным женским голосом.

      Любава вздрогнула и подняла глаза. Перед ней стояла ослепительно красивая молодая женщина с черными как смоль волосами и ярко-зелеными глазами. Что-то знакомое угадывалось в ее облике. И это что-то Любава видела в зеркале каждое утро.

      – Вы кто? – испуганно спросила она.

      – Здравствуй, дочь! – мягко ответила женщина. – Выросла, смотрю, красавицей стала.

      – Матушка? – не поверила своим ушам Любава. Она слышала много историй о коварстве лесных духов и кидаться в объятья первой встречной совершенно не хотела.

      – Матушка, – терпеливо кивнула неожиданная собеседница.

      – Бажена?

      – Мара. Марена. Как еще среди людей меня кличут?

      Внезапно она исчезла, чтобы оказаться за спиной Любавы. Теплые руки легли на плечи девушки, даря ей неизвестное доселе материнское тепло.

      Любава собралась было испугаться, но почувствовав исходящую от богини любовь, передумала. Она прижалась к матери и заплакала, изливая всю боль вынужденного одиночества и незавидного положения изгоя.

      Мара ласково поглаживала свое дитя, слушая ее сумбурный рассказ о невеселой жизни.

      – И они считают меня ведьмой, – всхлипнув, завершила свою речь Любава.

      – Коль хотят – пусть считают, – ответила Мара, – зато бояться будут.

      – Да, но Златозар тоже меня сторонится.