В шестой сцене является опять Глостер с неузнанным им сыном Эдгаром, который в виде крестьянина ведет слепого отца к утесу. Глостер верит. Эдгар говорит отцу, что слышен шум моря. Глостер верит и этому. Эдгар останавливается на ровном месте и уверяет отца, что он вошел на утес и что под ним страшный обрыв, и оставляет его одного. Глостер, обращаясь к богам, говорит, что он стряхивает с себя свое горе, так как он не мог бы дольше нести его, не осуждая их богов, и, сказав это, прыгает на ровном месте и падает, воображая, что он спрыгнул с утеса.
Толстой расписал этот абзац, вероятно, для того, чтобы показать нелепость привычки Шекспира заставлять своих героев делать то, что они никак и никогда не будут делать в реальной жизни, – если предположить, что они, да, чокнулись, но не окончательно.
Но дело в том, что ни один самый разумный человек, как говорится иногда:
– Не может поступить иначе! – Ибо Стикс, отделяющий одно от другого не может быть преодолен просто так:
– Никогда.
Здесь всё происходит буквально также, как в Двух Веронцах:
– Герои плывут, да, но только из одного сухопутного города в другой сухопутный, из Вероны в Милан – раз, приплывают вместо Милана в Падую – два, вместо Валентина, влюбленного в Сильвию, объясняется ей в любви Протей, – три, и вместо родного Итальянского лес в пьесе цветет:
– Шервудский! – И не потому, что все они по очереди сошли с ума, как думает Толстой герои пьесы Король Лир, а наоборот – это реальность – нет, не сошла с ума – а:
– Так устроена! – Нельзя в этом мире ничего увидеть, не имея Фона.
Как не может фотография висеть в пустоте и невесомости. Мы видим в лодке на Тивериадском озере в Евангелии только семь апостолов, – где остальные пять? Они как раз и являются этим фоном для видимых:
– Пять апостолов в роли лодки, семь – в ней.
Далее, Петр – как написано – одевается, чтобы встретиться с Иисусом Христом, находящимся на берегу. И некоторые лирики додумываются до того, что он постеснялся явится Ему голым – поэтому одевается. И допускается, что такую хрень будут писать в Евангелии, рассчитанном даже не на века, а на тысячелетия.
Ибо в данном случае Море и Суша – это разные времена, и Петру, чтобы встретиться с Иисусом Христом, нужно одеться в Его время.
Точно также происходит в этой пьесе:
– Не может быть гора в роли горы! – Ничего не будет видно. Это будет засвеченная фотография. Поэтому логично, что Эдгар до сир пор не узнан Глостером:
– Узнанный может быть виден, может идти рядом с Глостером только, как:
– Неузнанный! – Быть, как здесь, в Короле Лире, в РОЛИ – других реципиентов на Сцену – просто-таки:
– Не пропускают!
Как